АРХИТЕКТУРА

Без малого пятьдесят лет действует созданная Бофиллом мастерская Taller de Arquitectura Ч етыре года назад конкурс проектов конгресс-центра «Константиновский» в Стрельне выиграл испанец Рикардо Бофилл. Узнав об этом, кто-то из местных мастеров съязвил: мол, у нас такая архитектура благополучно завершилась еще в 1954-м. Как будто хрущевская атака на зодчество, которую он подразумевал, не стала трагедией отечественного искусства. Как будто колонны вместо грубых конструкций из бетона и металла в современном зодчестве нечто недопустимое. Как будто у нас не прибегают к историческим реминисценциям. Конечно, нет. Протест, наверное, вызвало то, что классические цитаты в сооружениях каталонского зодчего не являются синонимом безвкусицы и китча, как это часто случается с работами посредственных строителей, что их использование проистекает из продуманной позиции, настоящей творческой философии мастера, что этот стиль выстрадан им за долгие годы интереснейших экспериментов. В 1960-е Бофилл работал исключительно в Испании, но его проекты оказались созвучны творениям ведущих западных архитекторов тех лет — англичанина Джеймса Стерлинга, американца Роберта Вентури, многих японцев — всех, кто не принял однообразие модернистского строительства, того самого, что ввел в СССР Хрущев и которое к тому моменту победило во всем мире. На родине Бофилла протест вызывала в первую очередь политика мадридских властей, отрицавших право каталонцев даже на культурную автономию. Созданная Бофиллом мастерская Taller de Arquitectura стала в те годы одним из центров духовной оппозиции франкизму, это скорее был клуб интеллектуалов, а не традиционная архитектурная студия. Отсюда, в частности, оригинальность названий, которые дает своим проектам мастер: «Лестницы барокко», «Антигона», «Уолден-7»… Конечно, в то время архитектор не мог рассчитывать на получение крупных заказов, его первые работы можно отыскать на окраинах Барселоны и других испанских городов. Яркий пример — баррио (то есть квартал) Гауди в городе Реусе. Это не просто дань уважения великому земляку, но и попытка следовать его важнейшему принципу: быть прежде всего оригинальным. Отчего первые сооружения Бофилла, безусловно модернистские, начисто лишены давящего однообразия, присущего массовой застройке. Игра, театр, ирония, но также тонкое чувство ансамбля — все это сохранится в творчестве архитектора и после поворота в его карьере, случившегося в 1970-е годы. Т огда мастерская каталонца переехала во Францию, президент которой Валери Жискар д'Эстен неоднократно восторгался деятельностью зодчего. Одна из первых работ для французской столицы — застройка района рынков в самом центре города. На смену только что снесенному «чреву Парижа» должны были прийти современные дома. Однако Бофилл осмелился придать им «архаические» черты классицизма, который еще в 1930-е годы являлся, по сути, официальным стилем республики. Но в 1970-е парижане были готовы смириться скорее с модернистской провокацией вроде Центра Помпиду, чем с колоннами и аркадами.

Левые интеллектуалы заклеймили проект как тоталитарный, даже сталинистский, а новый президент Франсуа Миттеран распорядился снести недостроенный ансамбль. Теперь на его месте зияет дыра торгового центра — одного из самых уродливых творений модернизма в Париже. Справедливы ли были упреки каталонского зодчего в сталинизме? Пожалуй, только в том смысле, что он угадал не исчерпанный до конца потенциал таких консерваторов от архитектуры, как Иван Жолтовский и Иван Фомин. Они работали в Советской России при Сталине, как, впрочем, и до него. Сочетание гипертрофированных колонн с современным остеклением в доме на Моховой в Москве, построенном первым, и в особенности монументальное полукружие здания Совмина в Киеве, возведенного вторым, — вот источники вдохновения нового Бофилла. В архитектурном наследии Петербурга тоже можно отыскать нечто близкое к манере каталонца, это прежде всего полукруглые фасады домов на Малоохтинском проспекте (неподалеку от Новгородской), созданные перед самой войной Григорием Симоновым, тоже когда-то бывшим модернистом. П усть Бофиллу не удалось украсить своим ансамблем центр Парижа, зато по его проектам строятся дома в прежде малопривлекательных пригородах (Нуази-ле-Гран, Сен-Кантен-ан-Ивелин, Сержи-Понтуаз), а также сооружена замечательная круглая площадь у вокзала Монпарнас. И еще здания в центре Монпелье, Стокгольма, а затем и некоторых американских городов. Наконец, в 1990-е происходит неизбежное: возвращение Бофилла в родной город, который стремительно приобретает славу мировой архитектурной столицы. В Барселоне зодчему, однако, приходится считаться с тем, что классическая архитектура предыдущего десятилетия так и не победила модернизм, что его, как прежде, упрекают не то в отсталости, не то в излишней театральности. В его творчестве отныне сочетаются модернистские и постмодернистские приемы. Самым чистым примером воплощения первых становится гостиница на берегу моря в Барселонете, равно как и новый терминал аэропорта. Классические мотивы сохраняются в целом ряде спортивных сооружений, созданных к Олимпиаде-1992, а в крупнейшем произведении этого десятилетия — Национальном театре Каталонии — новаторское остекление соседствует с классическими колоннами. Почти бутафорскими, но все же не переходящими тонкую грань, что отделяет игру в классику от безвкусной имитации. Квартал Гауди в каталонском городе Реусе Дом на Новгородской улице, который станет едва ли не первой крупной постройкой современной России, спроектированной зодчим-иностранцем, превосходно соответствует контексту, ибо стоит на границе сталинской застройки и районов, так и не получивших достойного оформления. Аккуратно используя традиционные мотивы, но никоим образом не притворяясь гостем из прошлого, он убедительно доказывает, что античные колонны обречены в европейской культуре на «вечное возвращение» и ни Хрущев, ни теперешние модернисты над классикой не властны. И. С.

Комплекс «Александрия» включает квартиры от одной до пяти комнат площадью 40–190 квадратных метров и всю необходимую инфраструктуру: фитнес-центр, химчистку, кафе, аптеку, прачечную, продовольственный магазин, детскую комнату, отделение банка

Здание, возведенное по проекту Бофилла во французском городе Сержи-Понтуаз




Построенный в 2009 году в Барселоне на берегу моря отель напоминает гигантский парус




Фрагмент фасада созданного по проекту Бофилла жилого дома в Стокгольме




Стиль Бофилла — это неоклассицизм плюс современная средиземноморская архитектура

Анекдот Николай Лейкин

писатель-сатирик — о местном старожиле и графомане Егоре Ганине

В

двадцатых годах нынешнего столетия в Петербурге славился своими чудачествами купец первой гильдии Егор Федорович Ганин. Человек довольно богатый, Ганин жил в своем собственном двухэтажном доме, стоявшем на берегу Невы, в том месте, где теперь Калашниковская пристань. Около этого дома был разбит сад, где на небольшом пространстве в несколько сот квадратных сажен было сгруппировано или, скорее, хаотически скучено и беспорядочно распланировано почти все то, что составляет украшение загородных дворцовых садов Царского Села, Петергофа, Гатчины, Ропши и прочих. Ганин ребячески восхищался своим садом, и восхищение это доходило до мономании. Мономания у Ганина еще в большей степени проявлялась в деле авторства. Ганин, называвший себя громко вторым Августом Коцебу, написал и даже напечатал пять драм, или «драмм» по его орфографии. Драмы эти написаны прозой и отличаются поразительной ерундливостью. Ганинское самодурство, как садовое, так и авторское, было предметом постоянного глумления в сатирическом журнале «Благонамеренный». Издатель журнала баснописец Александр Измайлов был в числе первых лиц Общества любителей наук и словесности. Измайлов, ратуя в пользу Общества и считая безгрешным эксплуатировать богатого чудодея, объявил ему, что если он даст формальную подписку взносить ежегодно по 1000 рублей ассигнациями в год, то непременно будет назначен «экстраординарным» (то есть выдуманным Измайловым) членом. И что же? Ганин с восторгом согласился и стал взносить ежегодно в кассу Общества от имени «неизвестного» по 1000 рублей. Эта анонимная скромность была также делом ума и хитрости Измайлова, уверившего Ганина, что иначе, при гласном его пожертвовании, общество будет лишено высокого наслаждения со временем возложить на его голову лаврово-миртовый венок как справедливое воздаяние его литературным заслугам.