ТРАДИЦИИ

Поощряемые ХУДОЖЕСТВА

В здании на Большой Морской, 38, уже полтора века выставляют картины.

Такой монументальной рекламы нет ни у Академии художеств, ни у Эрмитажа, ни у какого другого здания в Петербурге, связанного со «свободными художествами»

Е ще в начале XX столетия художник и искусствовед Игорь Грабарь имел полное право назвать Общество поощрения художников, созданное группой меценатов в 1820 году, второй Академией художеств, столь велики были его влияние и власть. Но само оно не претендовало на роль альтернативы главной школе искусств. Это передвижники, мирискусники или авангардисты с Академией боролись. Общество же себя никому не противопоставляло, а деятельность Академии стремилось дополнить и развить. В 1820-е Академия все еще не оправилась от потрясений наполеоновских войн, из-за которых прекратилась отправка лучших выпускников за границу. Так что и братья Брюлловы, и одержимый аскет Александр Иванов поехали в Рим на деньги спонсоров из ОПХ. Кому-то Общество оплачивало посещение классов Академии вольнослушателем, кого-то поддерживало материально — безвозмездно или под залог картин, кого-то выкупило из крепостных. Часто на это даже не нужно было тратить средства: прошение, направленное барину со ссылкой на высочайшую волю, обычно заканчивалось вольной. Академия не занималась, к примеру, производством ксилографий или литографий, и Общество взяло заботы по «несению искусства в массы» на себя. Если Академия устраивала выставки современного русского искусства лишь два раза в год, то Общество круглогодично выставляло и продавало картины в зале, поначалу арендованном у Голландской церкви на Невском проспекте, 20. Постоянство такой экспозиции мешало рождению сенсаций (каковой стала, к примеру, ожидаемая всеми главная картина Брюллова), ее воспринимали скорее как художественный магазин. Зато успехом пользовались беспроигрышные и часто заведомо убыточные лотереи. Непонятно, почему Академия даже не пыталась открыть подготовительные курсы, а ведь многим простоватым талантам следовало объяснить хотя бы, как правильно держать карандаш. Например, Суриков или Филонов провалились на вступительных испытаниях — на помощь пришли занятия в школе ОПХ. При Сурикове и Репине, также ее посещавшем, она располагалась в здании теперешнего Зоологического музея. Общество не сразу обзавелось своим домом, часто меняя адреса. Но в конце концов верховная власть подарила ему участок на Большой Морской.   С самого начала членами Общества двигали идеалистические представления о россыпях талантов, таящихся где-то в глубинке непросвещенной, грубой страны, о необходимости художественного образования для улучшения нравов, о всеобщей потребности именно в таком искусстве, которое воспроизводила Академия. Однако успехи по этой части были невелики. Впрочем, хотя многие питомцы ОПХ так и остались беспомощными дилетантами, некоторые воспитанники попадали не в аристократические салоны, а на заводы, повышая там качество массовой продукции и закладывая основы промышленного дизайна. В XIX столетии многие искренне верили, что, если заменить в домашнем быту простолюдинов «ужасные» лубки «прекрасными» гравюрами из журнала «Нива», это поможет решить проблемы и экономические, и политические, избежать потрясений и больших бед. Но ни гравюры, ни передвижные выставки, ни утопические проекты авангарда, как известно, радикально изменить мир к лучшему не смогли. У истоков Общества не случайно стояли несколько видных масонов. Уже сама риторика устава, идея «обработки дикого камня» необычайно близки масонскому просвещению, другим проявлением которого в России 1810-х стали ланкастерские школы взаимного обучения. Масонство вскоре окажется под запретом, но бывшие вольные каменщики именно в Обществе смогут дать выход своей прожектерской энергии. В этом смысле ОПХ их самый долгоиграющий проект. Ведь в годы пресловутой николаевской реакции цензуре и гонениям подвергались только тексты, визуальные образы казались безобидными, и никакая самодеятельность в области поощрения художников и художеств не вызывала подозрений. Да и бессмысленно было бы искать в дальнейшем существовании Общества следы «масонского заговора», об этих его корнях ко второй половине XIX века все уже позабыли. Помнил разве только таинственный дух места, подстроивший все таким образом, что новое здание возвели на участке, в предыдущем столетии принадлежавшем одному из основателей русского масонства — Ивану Елагину. По современным стандартам площадь остекленной части потолка невелика, но это уже проблемы инженерной науки XIX века, на большее не способной В озродить мистические традиции мог бы последний секретарь Общества, а по совместительству руководитель рисовальной школы Николай Рерих, который жил в этом же доме (со стороны Мойки), о чем свидетельствует мемориальная доска. Образцы его творчества выставлены напротив — на фасаде здания по той же Большой Морской. Впрочем, если продолжать мистическую тему или, лучше сказать, истории о том, как умели подать свое творчество иные мастера, апеллировавшие к падкой на чудеса публике, нелишне вспомнить, что именно в этих стенах состоялся первый в России перформанс: выставка одной картины Архипа Куинджи, сенсационной «Лунной ночи на Днепре», с таинственно приглушенным освещением в зале и упорными поисками лампочки позади холста. Получив участок в 1860-х, Общество лишь десять лет спустя смогло предпринять радикальную реконструкцию стоявших на этом месте построек (после Елагина здесь жили генерал- губернаторы). Существующий дом построили в два этапа: третий этаж появился в начале 1890-х. И в ряду многих надстроенных домов в центре города этот являет уникальный пример на редкость гармоничного единения старой и новой частей. Со стороны Мойки, куда выходит другой фасад здания, образовалось хаотичное нагромождение разнохарактерных слоев — то, что обычно получалось при перестройке старых зданий и что получается сплошь и рядом в наши дни. Но на Большой Морской, 38, два обрусевших немца — Максимилиан Месмахер и Иероним Китнер — продемонстрировали просто удивительное взаимопонимание. Мало того, что надстройка не исказила пропорции фасада, внутри здания необычайно тактично показано различие двух частей — за счет лестницы, которая одновременно сходством деталей отделки их сближает. Замечательны деревянные перила, торшеры, металлические конструкции главного зала. Основная же особенность этого интерьера в том, что, поднявшись на второй этаж, посетитель сразу понимает, где кончается первое здание и начинается надстройка, ибо ради экономии пространства лестницу-продолжение расположили подальше от фасада, она и воспринимается как самостоятельный объем. Фасад у здания, быть может, и невыдающийся, но своей необычной историей заставляет забыть о характерных для того времени недостатках, главнейший из которых — огромная скульптура, крылатый гений, по счастью давно улетевший прочь. Что, впрочем, не следует понимать фигурально. Здание не поменяло своей функции и после того, как в 1930 году Общество закрыли как «не отвечающее духу времени». Действительно, роль второй Академии — а в смысле контроля за вкусом и стилем в 1930-е, быть может, и первой — перешла к Союзу художников СССР. Ему здание и принадлежало все последующие годы, а теперь служит Союзу российскому. И.С.   Мнение Алексей Бобриков искусствовед — о наркотическом эффекте живописи Куинджи Весной 1880 года толпы посетителей ломились в Общество поощрения художеств, где в таинственно-полутемном зале была выставлена одна-единственная картина — «Лунная ночь на Днепре» Архипа Куинджи. Она произвела колоссальное впечатление на публику. Ее магический эффект в некотором смысле был «сконструирован» художником. Стиль Куинджи построен на сложной технике манипуляции зрением. Цветовая гамма нарочита, композиция монтажна, как в плакате, тон и цвет подверглись почти лабораторной обработке — очистке, двойной и тройной перегонке. В результате достигнута концентрация, отсутствующая в природе. Крамской пишет: «...Через пять минут у меня в глазу больно, я отворачиваюсь, закрываю глаза и не хочу больше смотреть». Но такова реакция культурного Крамского, не выносящего провокаций. На зрителей, жаждущих сильных впечатлений, этот концентрат оказывает наркотическое действие. Его дурманящему эффекту Куинджи обязан своей невероятной властью над толпой, популярностью, сравнимой только со славой Брюллова и Верещагина. Перед «Лунной ночью» зрители стояли как завороженные — в трансе, в блаженно-сонном оцепенении. Великий князь Константин Константинович, купивший картину за огромные деньги, не расставался с ней даже в кругосветном путешествии на яхте. Вот оно, типичное поведение наркомана! Знатоки утверждают, что краски Куинджи с годами портятся и утрачивают магически завораживающий эффект

Крылатый гений с фасада здания улетел уже много лет назад. Фото 1912 года Члены Общества в выставочном зале. 1905 год Николай Рерих — последний секретарь Общества и руководитель рисовальной школы — жил в этом же здании. Фото 1910 года Мозаики на фасадах здания были выполнены знаменитой мастерской Фролова

Журнал Хроника Надзиратель

№10 (103) октябрь