де-то на окраине Парижа есть переулок, откуда через неприметную дверь можно попасть в просторную приходскую церковь, пройти ее насквозь и выйти на другую улицу. И не только во французской столице встречаются подобные «потайные» храмы, плотно вогнанные в ткань квартала, так что своды теряются среди крыш соседних домов, а на улицу выходит в лучшем случае массивный портал. Капиталистическая застройка крупнейших городов Европы легко проглатывала некогда такие важные здания. Средневековые соборы тоже не высились в гордом одиночестве посреди просторных площадей, как, скажем, Исаакий, такое положение храма — новшество XIX века. И прежде соборы со всех сторон обрастали разнокалиберными пристройками, вот только храм при этом главенствовал, дома же и лавки ютились подле, как бедные родственники. Более того, несколько главных церквей определяли структуру целого города, от них уже планировали остальные кварталы, устраивали площади, прокладывали улицы. И в Петербурге застройка долгое время велась в традиционном порядке: сперва храм, затем уж дома вокруг. Церковь в Ковенском — одна из первых, которую пришлось приспосабливать к существующей застройке. Ее возвели на участке, не имевшем прежде сакрального значения. Просто когда к началу ХХ века трехтысячной франкофонной общине стал тесен главный католический храм города (Святой Екатерины на Нев ском), было куплено это место. Одним из творцов здания стал обрусевший француз Леонтий Бенуа, отец которого, Николай (тоже архитектор), возглавлял
французскую общину города. Но его построек в Петербурге почти нет: свой храм Бенуа-старшему удалось построить только на католическом кладбище на Выборгской стороне, тогда глухой окраине. Вообще, в стране, элита которой некогда владела французским языком лучше родного, присутствие французских зодчих разочаровывающе ничтожно. При том что Франция была в те времена в авангарде мировой архитектуры. В России, однако, над сынами этой страны словно тяготело проклятие Екатерины II, сказавшей когда-то: «…У нас есть французы, которые слишком много знают и строят дрянные дома, не годные ни внутри, ни снаружи…»
Императрица пожелала заполучить взамен итальянских мастеров. Непонятно, кого она имела в виду — неужели превосходного, «слишком много знавшего» Валлен-Деламота? Ведь
его действительно поменяли на итальянца Ринальди на строительстве первого в городе католического храма, которым французская община (наряду с польской, литовской и так
далее) пользовалась вплоть до начала XX века.
Община храма насчитывает 520 человек
енуа тоже не сам завершал храм в Ковенском. Доводил церковь до ума его ученик, зодчий украинского происхождения Мариан Перетяткович. В его исполнении от замысла предшественника осталось общее распределение объемов — например, то, что башня справа, а не слева. Перетятковичу пришлось проект удешевлять, и упрощение пошло на
пользу: фасад получился более компактным, башня уже не выдвинута вперед, но сливается с фасадом, и завершение у нее не обычное — без прямых цитат.
С другой стороны портал обрывается декоративной башенкой с вытянутым куполом, похожим на шишку, и эта деталь действительно французская. Именно мотив башенки под куполом считали когда-то чуть ли не главным достижением французского романского стиля, и по мере того как по популярности он начал обгонять готику, такого рода шишками украсили не одну сотню храмов Европы и Америки: французская романика была популярна повсеместно. Особенно усердствовал в этом деле создатель парижского собора Сакре-Кер Поль Абади, который не гнушался и реставрируя подлинные средневековые храмы понаставить этих шишек там, где их отродясь не бывало.
| |
В Петербурге хватило и одной, а колокольню Перетяткович сделал похожей скорей на минарет, нежели на башню романского собора. Замечательна асимметрия фасада, тоже очевидная примета новых времен. Абади еще не решался проектировать асимметричные здания, но вот пришла эпоха модерна, и сдвигать колокольню церкви вбок сделалось чем-то вроде правила хорошего тона. По той же схеме — монументальный портал и башня сбоку — возводили тогда и постройки светского назначения, от библиотек до вокзалов. В Средние века, напротив, асимметрия собора была исключением, асимметричны в большинстве случаев недостроенные или неудачно перестроенные храмы. А к рубежу XIX и XX веков редкостью становятся симметричные церкви, их облик находят излишне скучным и сухим.
Первоначальный проект Леонтия Бенуа
то же до Перетятковича, то в этой, первой постройке он чрезвычайно близко подошел к открытию новой архитектуры. Но лишь когда стиль модерн вышел из моды, пробил час зодчего, уже не вынуждаемого никем экономить, ибо в 1910-е годы именно ему достались богатейшие заказы, и тогда серый гранит в никем не ограниченных объемах пошел на облицовку таких ложно-классических монстров, как банк Вавельберга на углу Невского и Малой Морской. Вот уж, действительно, дом «дрянной, не годный ни внутри, ни снаружи…», только французы тут ни при чем. И. С.
 |
Архитектор
Леонтий Бенуа
— об изменениях проекта и его согласованиях
|
К приезду в Петербург президента Французской Республики Эмиля Лубе (в 1902 году. — Прим. ред.) французская колония задумала постройку новой католической церкви в Ковенском переулке, где уже была временная деревянная. Я сделал эскиз базилики в романском стиле в три нефа, с башней, затейливым видом и небольшим домиком сбоку — жильем для священника вроде кельи. Средства были небольшими, если не сказать никаких. Решено было построить лишь крипту и перекрыть временно, чтобы сразу начать служить. Проект утверждали в 1903 году. Когда кончали Троицкий мост, администрация фирмы «Батиньоль» (французская фирма, выигравшая конкурс на строительство Троицкого моста. — Прим. ред.) предоставила церкви оставшийся гранит в значительном количестве. Все дворы были завалены… Отец Амодрю, молодой кюре, фанатик, набрал немного денег и решил, при поддержке церковного совета, продолжать дело. У меня по проекту предполагалась облицовка из кирпича, а тут надо было использовать массу гранита. В то время, около 1905–1906 годов, Мариан Перетяткович был без дела, и я ему предложил принять участие в этой работе. Для простоты я изменил систему строения, вместо трех нефов, требующих установки колонн и арок, сделали один железобетонный свод. Эта комбинация значительно сократила затраты. Гранит решили использовать на облицовку небольшими камнями.
Новый проект нужно было подать на переутверждение, но французы замешкались, а мы тем временем новый фасад весь вывели, получился скандал чуть ли не до мирового. Таскали к градоначальнику, в строительно-техническое отделение Министерства внутренних дел… Французы обратились к послу и лишь через Столыпина получили утверждение, чем дело было ликвидировано, а церковь в скором времени (22 ноября 1909 года) — освящена. Церквулька вышла живописной, когда будут средства, можно будет добавить убранства, особенно внутри, чем достигнем больше камерности. («Записки о моей деятельности»)
|
