Императрица Мария Федоровна

К 300-летию страна подарила Петербургу морскую резиденцию президента в Стрельне, к 200-летию – Троицкий мост, а к 100-летию в 1802 году мать Александра I Мария Федоровна подала своему сыну мысль устроить на окраине города (каковой тогда почиталась Литейная часть) больницу для бедных. Это была императорская земля, часть парка незадолго до того упраздненного Итальянского дворца. Строительство началось 28 мая 1803 года с закладки церкви Святого Павла, архитектор Джакомо Кваренги. Двухэтажное больничное здание с церковью посередине, центральным коридором и боковыми палатами построили весной 1805 года, но открыли больницу 3 августа, то есть в день Святого Александра (тезоименитство государя). Палаты и комнаты отделялись друг от друга толстыми стенами, чтобы больные меньше беспокоили друг друга. В самой большой палате размещалось не более 15 кроватей. После кончины императрицы Марии Федоровны – в октябре 1828 г. – больница в ее честь получила название Мариинской. Больница вскоре становится клиникой Медико-хирургической (ныне Военно-медицинской) академии. К уходу за больными привлекали «сердобольных вдов» из Вдовьего дома (в Смольном монастыре). Больничная инструкция по поводу их дежурства гласила: «Должность не многосложна, но важна для страждующих и требует хорошего рассудка и много терпения, и человеколюбия, и кроткого отношения с больными». Вдовы «одеты в платье темного цвета и носят на шее золотой крест на широкой зеленой ленте. На кресте сем с одной стороны, вокруг образа Божьей матери, написано: “Всех скорбящих радость”, а с другой одно слово: “Сердоболие”. Знак носили всю жизнь, даже в отставке. Ежедневно в больнице присутствовали четыре “сердобольных” и шесть “испытуемых”». Часть бывшего Итальянского сада, составляющая территорию больницы, не только служила местом прогулок выздоравливающих больных, но и приносила немалый доход. До 1836 года существовали оранжереи, а до самого конца 1850-х годов – огороды, где выращивались фрукты и овощи. С самого начала главными и старшими врачами назначались шведы, но в основном врачебный персонал состоял из немцев, порой даже не знавших русского языка. Скорбные листы (истории болезни) долгое время велись на немецком и латинских языках. До 1866 года имена больных значились только по-немецки. Но с другой стороны, в этом заключается особый смысл: «Названия же болезни и предписанных лекарств написаны особо по латыне на аспидной доске, висящей также в головах больного. Сие делается для того, дабы он не знал своей опасности».

Одним из первых русских врачей в больнице был сын сельского священника, выдающийся русский хирург Иван Васильевич Буяльский, заведовавший хирургическим отделением. Буяльский был городской знаменитостью. После обеда ему подавалась лошадь, и он отправлялся осматривать больных по квартирам. Частная практика у него была огромная. Гонорары брал значительные, «с богатых беру много всегда, иначе я не мог бы лечить бедных». В конце 1854 года, когда шла Крымская война, в Севастополь из больницы по собственному желанию были отправлены 7 фельдшеров и 30 сердобольных вдов. «Лучшим доказательством их самоотвержения, – писал великий Н.И. Пирогов, – служит то, что 12 вдов кончили свое существование, впав в болезнь от госпитальных занятий и заразы». Весной 1845 года на территории Мариинской больницы, на месте огорода, по проекту архитектора А.П. Брюллова (брата живописца Карла Брюллова) при участии архитектора Шарлеманя I начали возводить новое здание. Оно вступило в строй в канун 1848 года и получило название Александринской женской больницы, ставшей специализированным отделением Мариинской больницы. Историк П.Н. Столпянский выдвинул версию, что из-за прихода сюда людей «с надеждой выздороветь» бывшую Шестилавочную улицу, к которой примыкало новое отделение больницы, стали называть Надеждинской улицей (ныне улица Маяковского). Сейчас это Нейрохирургический институт им. Поленова.

В 1891 году рядом с Александринской женской больницей ввиду увеличения числа амбулаторных больных построили здание амбулатории, в которое через год перевели хирургическую и терапевтическую приемные. К февралю 1905 года была закончена последняя постройка на территории больницы, приуроченная к ее 100-летнему юбилею – двухэтажное здание изоляторного отделения. В каждом из отделений больницы существовали небольшие библиотеки для больных, демонстрировались световые картинки при помощи «волшебного фонаря». Библиотека для врачей помещалась в нижнем этаже главного здания и насчитывала к 1914 году 7344 тома. Больница, помимо своих капиталов, курировалась государственной казной. Ей назначался также богатый почетный опекун, который содействовал ее нуждам материально и морально. Таким опекуном в 1832–1839 годах был известный композитор и меценат М.Ю. Виельгорский, а затем принц П.Г. Ольденбургский, поддержавший многие прогрессивные начинания. В 1889 году перед железной оградой Мариинской больницы на гранитном пьедестале по проекту скульптора И.Н. Шредера была установлена скульптура П.Г. Ольденбургского в память о его попечительской деятельности. В советское время на ее месте установили традиционную для медицины чашу, обвитую змеей Асклепия, а скульптура была утрачена. С началом Первой мировой войны многие врачи больницы были отправлены на фронт, а сама больница принимала раненых солдат. В Февральскую революцию 1917 года в Мариинскую больницу привозили людей, пострадавших в уличных боях, в связи с чем в 1918 году ей было присвоено название «Больница в память жертв революции». Название это вполне двусмысленно. В больнице были убиты два члена ЦК кадетов, депутаты Учредительного собрания Федор Кокошкин и Андрей Шингарев.

Вместе с другими видными кадетами Кокошкин и Шингарев были арестованы в ноябре 1917 года и заключены в тюрьму Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. В последних числах декабря 1917 г. председатель Красного креста доктор И.И. Манухин обратился в Народный комиссариат юстиции с просьбой перевести больных Шингарева и Кокошкина в Мариинскую больницу. 2 января 1918 г. ходатайство Манухина было рассмотрено Совнаркомом. 3 января Народный комиссариат юстиции создал специальную врачебную комиссию, которая на следующий день освидетельствовала состояние здоровья Кокошкина и Шингарева. Но члены комиссии предлагали не спешить с переводом до 6 января. Дело в том, что 5 января должно было открыться Учредительное собрание, и сохранялась вполне реальная опасность возникновения вооруженных столкновений на улицах Петрограда. Поэтому Шингарев и Кокошкин стали сомневаться, стоит ли им вообще покидать Петропавловскую крепость. Лояльно настроенные к ним сторожа также стали отговаривать их от перевода в больницу. Шингареву было сказано: «Мы слышали, что вы переводитесь в больницу. Зачем вы это делаете, ведь у нас здесь хорошо, а там будут красногвардейцы». Но утром 6 января 1918 г. Народный комиссариат юстиции выдал М.Ф. Кокошкиной и А.И. Шингаревой ордера на перевод их мужей из Петропавловской крепости в Мариинскую больницу.Около 19 часов заключенные прибыли в Мариинскую больницу. Их разместили на 3-м этаже... А.И. Шингарева – в палате № 24, а Ф.Ф. Кокошкина – напротив, в палате № 27. Красногвардейцы Арметьев, Семенов и Ямбус разместились в коридоре, а Басов и Розин отправились за сменой. Перед этим Басов бесцеремонно постучал в палату Шингарева, вызвал его сестру и потребовал от нее денег якобы для оплаты извозчиков. Получив деньги, он ушел.

М.Ф. Кокошкина и А.И. Шингарева еще некоторое время оставались в больнице. В отличие от казематов Трубецкого бастиона, в больничных палатах было тепло, уютно, кровати застелены свежим бельем. Около 20 часов Кокошкина, простившись с мужем, ушла домой. Шингарева оставалась с братом до 8.30 вечера. Согласно показаниям С.И. Басова, еще во время формирования наряда красногвардейцев П. Куликов недвусмысленно советовал не возиться с заключенными, а «просто сбросить их в Неву». После смены караула, последовавшего около 21 часа, Басов доложил Куликову, что заключенные доставлены в больницу. В ответ Куликов высказал свое возмущение, что Басов «не мог расправиться с ними», и послал его в ближайший морской экипаж, чтобы тот взял там матросов и отправился с ними в больницу для расправы с заключенными. Басов выполнил приказание Куликова. Около 30 матросов флотских экипажей «Ярославец» и «Чайка» охотно вызвались пойти с Басовым. С криками: «Вырезать!», «Лишние две карточки на хлеб останутся!» разъяренная матросня ринулась к Мариинской больнице. Расставив на всякий случай посты на соседних улицах, около 10 матросов примерно в 21.30 подошли к входу в больницу, стали стучать в дверь: «Сторож, открывай: здесь есть арестованные министры. Мы пришли на смену караула». Увидев толпу вооруженных матросов, перепуганный сторож впустил их в больницу. Взяв у сторожа керосиновую лампу, Басов, зная расположение палат Кокошкина и Шингарева, повел матросов на 3-й этаж. Сначала матросы ворвались в палату Шингарева. Тот готовился ко сну, сидел на кровати, прислонившись к стене. Здоровенный матрос-эстонец Оскар Крейс схватил его за горло, повалил на кровать и стал душить. Застигнутый врасплох, Шингарев попытался спросить: «Что вы, братцы, делаете?» Однако матросы, крича, что «убивают министров за 1905 год, довольно им нашу кровь пить», стали беспорядочно в него стрелять из револьверов и колоть штыками. Затем убийцы направились в палату Кокошкина, который уже спал. Тот же Крейс с площадной бранью схватил его за горло, а другой матрос, Матвеев, двумя выстрелами в упор – в рот и сердце – убил его. Исполнив «свой классовый долг», матросы и красногвардейцы покинули больницу. Уходя, в комнате Шингарева они прихватили кожаную куртку и подарили его Басову. После ухода матросов и красногвардейцев в Мариинской больнице начался переполох. Дежурный врач констатировал смерть Кокошкина. Шингарева он застал живым. Находясь в сознании, истекающий кровью Андрей Иванович, сам опытный врач, отказался от предложенной перевязки и просил сделать ему инъекцию морфия. Через полтора часа он умер.

Узнав об этих убийствах, Ленин 7 января в 11 часов утра поручил В.Д. Бонч-Бруевичу и наркому юстиции И.З. Штейнбергу немедленно приступить к расследованию и арестовать виновных. В тот же день была создана следственная комиссия в составе Бонч-Бруевича, Штейнберга и наркома по морским делам П.Е. Дыбенко. В течение нескольких дней уголовному отделению Народного комиссариата юстиции удалось установить личности убийц Ф.Ф. Кокошкина и А.И. Шингарева – матросов О. Крейса, Я. Матвеева и красногвардейца С. Басова. Однако морские экипажи «Ярославца» и «Чайки» отказались выдать Крейса и Матвеева следственным органам. 9 января был арестован Басов, который сразу же сознался в соучастии в убийстве и дал подробные показания о событиях той трагической ночи. К суду были привлечены 8 человек (Басов, Куликов, Рудаков, Блюменфельд, Михайлов, Арметьев, Семенов, Розин). 15 марта 1918 г., в связи с выходом левых эсеров из Народного комиссариата юстиции, предложенная Штейнбергом редакция обвинительного заключения была отвергнута большевиками. Непосредственный соучастник убийства Басов был освобожден из-под ареста и получил назначение на один из фронтов. Одновременно с ним из Петропавловской крепости освободили и Куликова. В первые годы советской власти Мариинская больница стала клинической базой Института усовершенствования врачей. В ней создали новые отделения по ушным, горловым и носовым болезням, урологическую, терапевтическую, хирургическую клиники, туберкулезное отделение, службу переливания крови, первое в городе травматологическое отделение. В блокаду в больнице были созданы самостоятельные специализированные госпитали и отделения на базе так называемых «оперативных коек», выделенных Ленгорздравотделом. Таких коек здесь было 785, где принимали раненых из числа гражданского населения. От авиабомб и артиллерийских снарядов, обрушившихся на город, пострадали операционная пристройка с Нейрохирургическим институтом им. проф. Поленова, некоторые отделения, прачечная, кухня и другие помещения. Было нарушено центральное отопление, электрическое освещение, зимой в палатах температура доходила до нуля градусов. Воду носили ведрами из Фонтанки, на дрова использовали стены разрушенных зданий, отапливая маленькими «буржуйками» большие помещения. В 1955 г. на территории больницы открылось 6-е медицинское училище. С 1997 года в этом же училище открыто отделение подготовки православных сестер милосердия.