анекдоте начала прошлого века приводился разговор двух провинциалок: «Знаешь, кто такой Репин?» — «Как же, это который сено ел!» И то правда, талантливых художников в России тогда имелось немало, а вот вегетарианство, которое пропагандировали в доме Репиных, было в диковинку…
ОСНОВНОЙ АКЦЕНТ В МУЗЕЕ
ДЕЛАЕТСЯ НА ЧУДАЧЕСТВАХ ХОЗЯЕВ
Попав в «Пенаты», недоумеваешь, о ком этот музей. О «гении русского искусства» или же о забавном старичке и его экстравагантной второй супруге, собиравших в своем имении не только цвет отечественной культуры, но также разного рода мистиков-сектантов, короче говоря, фриков? О чем он, об искусстве или о жизни? Кажется, поначалу советские исследователи пытались защищать великого художника от всей этой анекдотической шелухи, представляя Репина жертвой сначала жены, затем детей, державших его здесь точно в клетке. Но затем верх взяло развлекательное начало, ибо во вновь открытой усадьбе грех было не упомянуть множество милых подробностей быта, показав посетителям монументальную фигуру Ильи Ефимовича с неожиданной, очень человеческой стороны.
Репин поселился в финской Куоккале под конец XIX века. В 1907 году, оставив преподавание в Академии художеств, он освободил казенную квартиру в столице и стал жить здесь постоянно — не как иные дачники, «летние люди»! А с 1918 года, когда закрылась граница с Россией, уже вообще никуда не отлучался из «Пенатов». Постепенно у приморской дороги выросли дом и сад - характерные примеры буржуазной застройки, зримо противопоставленные дворцам и паркам докапиталистических времен, которых больше на южном берегу залива.
Жилища интеллигентных дачников, по большей части деревянные, могли возводиться при участии крупных зодчих в стиле модерна или ретроспективизма, но могли быть построены простыми ремесленниками под диктовку хозяев, как в данном случае. Этих домов почти не осталось, последние доживают свой век в Сестрорецке или Лисьем Носу. Усадьба Репина, конечно, исключение. Подобно тому как, заключив Максима Горького в другую клетку — совершенно чуждый ему декадентский особняк миллионеров-старообрядцев Рябушинских, советская власть гарантировала этому Gesamtkunstwerk рубежа веков беспрецедентную даже по европейским меркам сохранность, так и здесь редкий осколок давно позабытой жизни сохранился — или, скорее, был воссоздан — не в пример другим дачам Карельского перешейка, ибо имел прямое отношение к очень важному для советской идеологии культу «живописца номер один».
прочем, культ Репина кажется уж больно погрязшим в разного рода бытовых подробностях, когда собственно творчество выносится за скобки, а целью экспозиции становится демонстрация того, что некоторые странности для гения — положим, он и вправду гений, спорить об этом в «Пенатах» все равно не с кем и незачем — более чем допустимы, даже желательны, как знак близости к простым людям, то есть к нам. По тому же лекалу творили у нас и мифологию Ленина, разве что более топорно, так что теперь всем известно, что, будучи прикован к инвалидному креслу, вождь, конечно, не мог, гуляя летом в поле, встретить мифического печника…
|
|
удожники часто выступали в роли зодчих, потому что умели рисовать, более того, могли иметь и коекакие жизнестроительные амбиции. Чаще всего при этом живописец только делал набросок, а расчетом конструкций и сметой занимались профессионалы. Можно вспомнить Виктора Васнецова, проектировавшего ни много ни мало здание Третьяковской галереи, и Константина Коровина с его павильоном Крайнего Севера на Нижегородской выставке. Репин ни на что такое, пожалуй, не претендовал, но свой дом пожелал построить сам. Впрочем, правильнее вести здесь речь не о строительстве, а о постепенном органическом наращивании все новых объемов на изначально простую основу. Как тут не вспомнить принцип «изнутри наружу», которому вроде и следовал стиль модерн! Нужна зимняя мастерская, веранда или кабинет? Строим новый объем, придавая ему затейливый силуэт и какие-нибудь (довольно простые) украшения. Вообще же, при некоторой близости позднего Репина к декадентам редкие мотивы ар-нуво соседствуют в доме с более привычными чертами провинциальных усадеб, словно сошедшими с картин школы Венецианова.
Так же постепенно разрастался и сад, вернее, дачный участок, кажущийся почти пародией на пейзажные парки былых времен (над чем так зло посмеялся когда-то в «Буваре и Пекюше» Гюстав Флобер). Есть здесь павильоны, но они больше похожи на беседки в пионерлагере - в саду и в доме вообще много детского, игрового, игрушечного. Но разве не трогательно стремление хозяина каждому пню или пригорку подобрать какое-то имя? Вот откуда пруд Рафаэля, колодец Посейдона, площадка Гомера?..
Экскурсоводы и путеводители сохранили эти имена, как и другие забавные истории, связанные с тридцатилетним проживанием здесь живописца. А экскурсии водили в «Пенаты» даже в те восемнадцать лет (с 1944 по 1962 год), когда не было никакого дома, лишь фундамент. Тогда приезжим показывали стенды с фотографиями, включавшими репродукции и так всем знакомых полотен и изображения утраченного. Говорили, что дом был сожжен фашистами, хотя в действительности он пал жертвой кровопролитного противостояния на Карельском перешейке, при том что ни та, ни другая сторона, разумеется, не желала его гибели. В по длинном виде музей просуществовал чуть больше года — между бегством наследников после Зимней войны и временным возвращением финнов. Правда, личные вещи в начале новой войны удалось вывезти, остальное же воссоздано по фотографиям и воспоминаниям, как в Петергофе или Царском Селе…
Избыток подлинности вредит мифологии!
Поздние картины Репина были уже распроданы, ранние же и так хранились в оте чественных музеях и в основном к «Пенатам» отношения не имели: все главнейшие шедевры художник создал в иных стенах.
Едва ли здесь мог возникнуть еще один художественный музей, правильнее говорить об усадьбе (или ее руинах, неважно) как объекте культа, служители которого и доныне хранят дом, всячески поддерживая это не слишком популярное в наши дни верование… А прежде посещение «Пенатов» увенчивало собой знакомство с творчеством художника, начинавшееся очень рано — в самом детстве. Шли сюда и ради фундамента сгоревшего дома, и ради репинской могилы, ради аллей и полян, что помнили великого человека. Для сложения легенды даже лучше и правильнее, что тот дом не сохранился, что перед нами копия, имитация настоящего дома. Избыток по длинности вредит мифологии!
Не так ли точно в Михайловском создали целый заповедник, где нет ни одной настоящей постройки? Но это ведь святилище поэта, памятник гражданского культа, религии нового времени, веры в искусство и культуру. И кропотливое воспроизведение когда-то утраченного только усиливает чувство «святости», ибо так здесь происходит преодоление разрушительной работы времени, победа над историей, над неумолимой сменой эпох! Не к тому ли стремятся и поэзия, и искусство? Кстати, новый старый дом просуществовал в Репине уж более пятидесяти лет — дольше, чем его по длинный предшественник. Он уже стал старым, подобно тому как состарился заново построенный после войны центр Варшавы.
то же до Репина, тут вроде бы все правда и нет вымысла. Он и жена его действительно практиковали вегетарианство, в самом деле скрывали от гостей присутствие прислуги и по средам принимали всех — знакомых и незнакомых (как бы пародируя дворцовые приемы), причем гости оказывались втянутыми в игру, передвигались по дому, следуя надписям. Верно и то, что не справившиеся с вертящимся столом в столовой произносили импровизированные речи. Репин на самом деле спал на открытом воздухе даже зимой, что, наверное, помогло ему прожить долгих восемьдесят шесть лет…
Все правда! Неправда лишь в одном, в главном: в утверждении, будто Репин был гениальным художником, а не только интересным, образованным, культурным и немного чудаковатым человеком. И в том, что за этими частностями только
ярче проступает его величие.
Впрочем, кого оно теперь волнует? Современный посетитель, воспринимая усадьбу как забавный аттракцион, еще и спросит у музейщиков, не сохранились ли часом вегетарианские рецепты Нордман-Северовой, и почти наверняка получит удовлетворяющий его любопытство ответ. А потом вернется домой и приготовит те самые котлеты из одуванчиков, которыми когдато Репины потчевали гостей! Иван Саблин
|
