Бывшая гостиница. «Пале-Рояль». Фото 50-х гг. XX-го века

«Большой меблированный (sic!) дом “Пале-Рояль”. СПб, Пушкинская ул., д. 20. Близъ Николаевского вокзала и Невского пр. 175 меблированных комнат от 1 р. До 10 р. в сутки (включая постельное белье). Месячно – уступка. Электрическое освещение бесплатно. Ванны. Телефон. Комиссионеры. Просят извозчикам не верить» – так гласила реклама. «Пале-Рояль» изначально строился в 1875–76 гг. как дом для приезжих. Центральная лестница выходит на Пушкинскую, от нее на всех этажах отходят в обе стороны длинные коридоры. Туда выходят номера – комнаты с альковами. Построил меблированный дом Александр Иванов, тогда молодой тридцатилетний выпускник Академии художеств. Позже архитектор развернуся: к 1917 г. он спроектировал 45 зданий только в Петербурге (из них 3 – на Пушкинской улице), кроме того, множество домов в Москве (в том числе гостиницы «Националь» и «Балчуг») и в провинции. Первоначально гостиница (тогда в ней было 99 номеров) так же, как и соседний дом (Пушкинская,18), принадлежала Анне Петровне Рот, даме из почтенного ост-зейского рода, и называлась «Дом меблированных комнат А.П. Рот». Затем дом на Пушкинской, 18, не меняя своего назначения, отошел к баронессе Таубе (баронский герб до сих пор на фасаде). В 1880–90-е гг. гостиницей управляли совладельцы – баронесса, какой-то заезжий итальянский маркиз Сакрипанте (он же граф Витутти), его жена и некий А.А. Неклюдов. Тогда-то гостиница и получила название «Пале-Рояль». Так называется знаменитый дворец, построенный рядом с Лувром для кардинала Ришелье архитектором Жаком Лемерсье. Известен он был каждому российскому гимназисту по «Трем мушкетерам», именно здесь собирались злейшие враги Д’Артаньяна и других мушкетеров – гвардейцы кардинала. В 1642 г. кардинал умер, а дворец отошел к Бурбонам. Людовик-Солнце подарил его Орлеанам. Перед революцией в 1770-е гг. Герцог Шартрский, будущий Филипп-Эгалите, заказал архитектору Виктору Луи застроить дворцовый сад с трех сторон домами с аркадами, где на первых этажах расположились лавочки (кстати, в одной из них Шарлотта Корде купила нож, которым зарезала Марата) и кафе. Там же разместился театр – будущий «Комеди Франсез». У торгово-развлекательного центра в сердце Парижа прогуливались женщины легкого поведения. Таким образом, в общественном сознании петербуржца 1890-х гг. «Пале-Рояль» отзывался примерно так же, как в сознании петербуржца нынешнего «Куршевель» или «Уимблдон» – нечто европейское, дорогое, легкомысленное, аристократическое.

М.В. Дальский. Фото начала 1890-х гг.

Постояльцы «Пале-Рояля» отличались от обычных гостиничных клиентов. Сюда не пускали случайные парочки на ночь или пару часов (а в этой зоне Невского такие персонажи составляли органичную часть ландшафта). Цена за номер в сутки от рубля и выше была щадящей для среднего класса, но служила барьером для студентов или мелких чиновников: дешевая комната стоила в Петербурге 15 рублей в месяц, минимальная пристойность требовала семейного дохода от 100 рублей. Семейные люди снимали квартиры, небогатые одиночки (вроде князя Льва Мышкина или Родиона Раскольникова) довольствовались «комнатами от хозяйки». В «Пале-Рояле» селились работающие холостяки и «зимогоры», постоянно обитавшие в окрестностях, но наезжавшие в Петербург по делам на несколько суток. Как-то получилось, что постепенно среди них стали преобладать люди свободных профессий, прежде всего литераторы и актеры. Репутацию месту создал Глеб Успенский. Человек прелестный: совестливый, скромный, работящий, он, как и многие из его «разночинного» поколения, пил горькую. Более того, как утверждал русский писатель, он вынужден наблюдать и описывать такие мерзости жизни, что для разрядки ему и остаются только водка, в крайнем случае – бром. Александра Васильевна, жена-страдалица, долго терпела возлияния Глеба Ивановича, пока не увезла его на постоянное место жительства в Чудово: под присмотром и «Власть земли» из крестьянской жизни писать сподручнее, и объект наблюдения рядом. С другой стороны, от столицы недалеко: два часа – и писатель в редакции «Отечественных записок» или «Русского богатства». В «Пале-Рояле» он бывал наездами, почти каждый из которых приводил к загулу. Писатель был, что называется, душой компании, символом поколения, в «Пале-Рояль» к нему приходили приятели, литературные дамы, поклонники таланта, начинающие писатели. Выбраться из этого круговорота удавалось с трудом. Кстати, напротив, на Пушкинской, 17, жил лечащий врач Глеба Успенского – психиатр Борис Синани, который и выводил писателя из запоя. В конце концов ему пришлось отправить окончательно впавшего в белую горячку Успенского в сумасшедший дом, где он после десятилетнего безумия и закончил свое страдальческое существование. Собутыльников Глеба Успенского в «Пале-Рояле» сменили собутыльники Александра Куприна. Мы уже рассказывали в одном из предыдущих выпусков «Квартального надзирателя» о первом неудачном браке писателя, в котором его супруга Мария Карловна пыталась наставить Александра Ивановича на путь истинный. В результате Куприн бросил ее и женился в 1907 г. во второй и последний раз на Елизавете Морицевне Гейнрих, которая не стесняла его животных инстинктов. Теперь Куприн жил как кум королю в Гатчине, а в Петербурге кутил с приятелями – репортерами, авиаторами, цирковыми борцами и прочими мужчинами непростой судьбы. В отличие от серьезных литераторов, окружавших Глеба Успенского, это была богема – рискованная и разнообразная.

Тут же, в «Пале-Рояле», в 1890–1900-е постоянно жили литераторы Петр Перцев и Аким Волынский, близкие к символистам. Это другой круг: никакой водки, все о горнем – Прекрасной даме, итальянском искусстве, каббале. Бывали у них и Василий Розанов, и Валерий Брюсов, и чета Мережковских. А у Зинаиды Гиппиус с Акимом Волынским (знаменитым знатоком балета и ниспровергателем Ницше) так даже роман намечался. Останавливались в гостинице Антон Чехов, Иван Бунин, Леонид Андреев, Константин Станюкович. С 1913 г. в «Пале-Рояле» неделями гостил Владимир Маяковский. Тут протекал и его роман с Софьей Шамардиной, корпулентной брюнеткой, героиней «Флейты позвоночника». Летом 1915 г. Маяковский, живший до того на даче в Куоккале, совершенно ошалел от знакомства с Лилей Брик, бросил на Карельском перешейке «даму сердца, белье у прачки, вообще все свои вещи» и снова вернулся в «Пале-Рояль». В «Пале-Рояле» щедро представлена была и богема артистическая. Главным персонажем, натуральным манком для начинающих актеров, доминирующим самцом гостиницы был, конечно, знаменитый Мамонт Дальский. Невероятный сценический псевдоним принадлежал уроженцу Кантемировки (ср. Кантемировский мост) Мамонту Викторовичу Неелову – дворянину, презревшему повседневность и бежавшему с актерами. Играл в провинции (Вильно, Ростов, Новочеркасск). На 10 лет (1890–1900) осел на Императорской сцене в Александринском театре. Типичный русский трагик (типа Николая Симонова) – Чацкий, Незнамов, Рогожин, Гамлет, Отелло, Карл Моор Пил, имел миллион поклонниц, не вписывался ни в какие рамки; в XX в. продолжил карьеру в провинциальных антрепризах.

Ф.И. Шаляпин и А.И. Куприн. Фото Буллы. 1910-е гг.

О нем восторженно писал Алексей Толстой в «Хождении по мукам»: «Мамонт Дальский, драматический актер, трагик, чье имя в недавнем прошлом гремело не менее звучно, чем Росси. Человек дикого темперамента, красавец, игрок, расчетливый безумец, опасный, величественный и хитрый. Выступал редко, только в гастролях. Его встречали в игорных домах в столицах, на юге, в Сибири. Рассказывали о его чудовищных проигрышах… Во время войны участвовал в темных комбинациях с поставками. Когда началась революция, он появился в Москве. Он почувствовал гигантскую трагическую сцену и захотел сыграть на ней главную роль в новых „Братьях-разбойниках“... Когда отдельные группы молодежи, усиленные уголовными личностями, начали реквизировать особняки, он объединил эти разрозненные группы анархистов, силой захватил Купеческий клуб и объявил его Домом анархии. Стояв окне, он говорил перед народом, и вслед за его античным жестом вниз, во двор, в толпу, летели штаны, сапоги, куски материи, бутылки с коньяком». Мамонт Дальский принадлежал к анархистам и кончил бы расстрелом в ЧК, если бы не погиб случайно под колесами трамвая летом 1918 г. В «Пале'Рояле» Мамонт жил в 1890-е. Тогда к нему прибился никому еще не известный оперный актер Федор Шаляпин, проживший на Пушкинской два года и описавший гостиницу в знаменитой «Душе и маске»: «В конце Пушкинской улицы, за маленькой площадью, где стоит крохотный Пушкин, возвышается огромное здание, похожее на цейхгауз – вещевой склад. Это – „Пале-Рояль“, приют артистической богемы Петербурга. В мое время сей приют был очень грязен, и единственное хорошее в нем, кроме людей, были лестницы, очень отлогие. По ним легко было взбираться даже на пятый этаж, где я жил в грязненькой комнате, напоминавшей „номер“ провинциальной гостиницы. В портьерах, выцветших от времени, сохранилось множество пыли, прозябали блохи, мухи и другие насекомые. В темных коридорах всегда можно было встретить пьяненьких людей обоего пола. Скандалы, однако, разыгрывались не очень часто. В общем же в „Пале-Рояле“ жилось интересно и весело. Дальский жил в одном коридоре со мной. К нему постоянно приходили актеры, поклонники, поклонницы. Он охотно ораторствовал с ними, зная все на свете и обо всем, говоря смело, свободно. Я внимательно вслушивался в его беседы». Здесь случилась и история, которую позже Шаляпин любил рассказывать. Молодой Качалов, в то время студент Санкт-Петербургского университета, был одним из устроителей концерта бала. Ему поручили съездить за знаменитым Мамонтом Дальским. Приехав к Дальскому, Качалов обнаружил, что тот пьян и ехать на концерт не собирается. На попытки напомнить ему о концерте, трагик ответил: «Не отчаивайтесь, юноша, я вместо себя своего приятеля пошлю. Отличный певец. Бас... Да где же он?.. Федька!». Вошел худой и долговязый молодой человек с прозрачными глазами. Дальский командует: «Федька, одевайся поживее. На студенческий концерт вместо меня поедешь, в Благородное собрание. Споешь там что-нибудь». Шаляпин уже тогда знал себе цену и попробовал отказаться, но Дальский был неумолим: «Ну-ну, переодевайся! Да поживее!». Шаляпин поинтересовался об аккомпаниаторе, пошел переодеться во фрак, и они вместе сели в карету. Качалов очень переживал, что вместо Мамонта он везет никому не известного певца!