|
Коля Васин,
главный
битломан бывшего
Советского
Cоюза
оя жизнь поделена на две части: половина прошла на Ржевке, другая — на Пушкинской улице, в центре Петербурга. Мои родители сибиряки, жили они в Томске, но батю, как
специалиста по математике, отправили работать в воинскую часть на Ржевке. Он не хотел, он был учителем в школе… очень добрый мужик. В 1935 году семья приехала в Санкт-
Петербург. Дали дом на Ржевке, и они жили как истинные крестьяне, домовитые, такой был домострой: огород, корова, куры бегали. Потом мы переехали в другой дом, на углу
Рябовского шоссе и Ковалевской улицы, который построили пленные немцы. Отца произвели в офицеры, и он рассказывал, что его поставили рассчитывать траекторию полета снарядов. Он говорил: «Мы стреляли в Ладогу». Представьте, со Ржевки снаряды летели 50–60 километров в Ладожское озеро! Батя был молчун, все, что я слышал дома, это: «Марийка (мама моя), я приду поздно, сегодня у нас собрание». Все, больше он об этой ерунде — стрельбе, военной службе — не распространялся. И еще я по утрам видел, как он чистит пуговицы на мундире. Они все время взрывали снаряды, Ржевка была замучена взрывами! Один раз осколок упал на стол, когда брат делал уроки. Он рассказывал: «Я его схватил, а он горячий, я пальцы обжег». Может, этот осколок прилетел от нашего бати, который в тот момент скомандовал: «Пуляй!» И бабахнула эта фиговина, разорвалась где-то, а осколок полетел в его же дом. Был у Ржевки еще один минус, о котором мы тогда, слава богу, не знали: рядом находилась тюрьма КГБ.
Помню, было мне лет пять-семь, мать вела меня по Ржевской площади и у центрального магазина прижала к себе (я чувствовал, как она дрожит) и сказала: «Смотри, Коля, черный ворон поехал». Я увидел черную машину с решетками на окнах, она проехала мимо, это осталось на всю жизнь. Потом я видел, как эти машины шастают в сторону тюрьмы и обратно. А в двух километрах от расстрельного места я грибы собирал. Я вырос на чистой траве, копал картошку, ходил за грибами, ягодами, плоды батиной охоты пробовал, так прошло мое детство, поэтому для меня копать картошку — очень понятное и привычное занятие. То, что мне привила в детстве Ржевка, я до сих пор храню, помню те места, до сих пор туда езжу, делаю иногда в лесу костер, собираю грибочки и вожу друзей-рок-н-ролльщиков. Что интересно, «Битлы» — это ведь мальчики с окраины Ливерпуля, как я с окраины Петербурга. Джон Леннон полчаса на автобусе добирался от своего дома до колледжа. Когда после перестройки я начал ездить в Ливерпуль, понял это еще лучше. Мы приезжаем на вокзал в центре Ливерпуля, там садимся на автобус и долго-долго едем до дома Джона, чтобы постоять около него. Это мой любимый аттракцион: доехать до дома Джона, полежать на травке прямо у заборчика и… ехать назад в свой Санкт-Петербург. Там такие же парки вокруг. Я вообще чувствую колоссальнейшее пересечение судеб! Даже в том, что мы с Джоном одновременно услышали рок-н-ролл в 1957 году. Только он по радио, а я встретил мальчишку из соседнего класса, и он говорит: «Коля, ты слышал рок-н-ролл?» Я ему: «Что это такое?» А он: «Я к тебе завтра зайду…» — и принес пластинки на «костях». Так я впервые услышал
голос Литла Ричарда. Это меня сразу поразило, моя душа вздрогнула, я был потрясен раз и навсегда! Ведь, кроме «Валенки, валенки», я ничего не слышал. Был телевизор
КВН-49, по которому все время показывали фильмы про войну. Папа и мама подсовывали этот телик нам, мальчишкам. Мы сидели после ужина, а люди приходили даже из соседних домов, потому что КВН-49 был только у нас. Человек десять сидели и, раскрыв рты, пялились в этот маленький ящик.
Непрекращающийся
банкет в доме
на Ржевке.
1980 год
| |
Трава у дома…
того самого,
в пригороде
Ливерпуля, где
прошло детство
Джона Леннона
итер был очень далеко, для нас отправиться туда было все равно что за границу. Мы жили в основном на Ржевке, до города надо было час ехать на трамвае. Десятый и тридцатый были мои любимые, ну, как любимые — жизненно необходимые номера, которые вошли в подсознание. Поездка в город становилась целым событием, я смотрел на старинный Петербург с почтением и любопытством. В школе у меня всегда были тройки — по английскому, по физике, я очень плохо учился. Военное дело просто ненавидел, физкультуру не любил, сачковал. Учить английский язык, чтобы понимать, о чем песни? Ну уж нет! Там была не та атмосфера, чтобы любить предмет. Надо было прятаться от учителей, они были люди неприятные, навязчивые, наглые, вредные, все время ставили двойки-тройки, вызывали родителей, писали какие-то замечания в дневник. Дай мне тысячу долларов, я все равно не стал бы школе радоваться. Как там у «Битлов»? Can’t buy me love — кайф не купишь… Только благодаря доброте родителей я не получал ремня
или каких-нибудь укоров, разгонов и оскорблений, они никогда не наказывали меня за плохие отметки. Пластинок тогда было мало, мне повезло, что несколько мальчишек вышли на меня, у меня были с ними какие-то хозяйственные дела, в магазине к примеру. Магазин был один на всю Ржевку, рядом со станцией, мы там постоянно пересекались, пили пиво, сдавали бутылки. И вдруг, кроме обычных дел, типа дай закурить или десять копеек в долг, в нашу жизнь вторглась музыка, и мы стали спрашивать друг друга: «Сколько у тебя пластинок? Есть Билл Хейли? А Чак Берри? Дай Чака Берри послушать, я уже слышал то-то и то-то, а Чака Берри еще не слушал». Появился черный рынок, и один мальчишка стал у нас главным распространителем. Сам он, как ни странно, жил на территории полигона, что было довольно стремно, и возил из города пластинки на «костях». Возвращался с коробкой из-под скороходовских ботинок, полной пластинок. Сколько их там было? Штук пятьдесят, может, сто?
лавное событие случилось весной 1964 года. Мать устроила меня в Ржевский универмаг. Она работала в аптеке провизором и всех знакомых снабжала лекарствами. И вот она мне говорит: «Коля, ты окончил школу, тебе надо чем-то заниматься. Я тебя по блату устрою на хорошую работу, я знаю директора нашего универмага». А я думаю: «Колоссально! Чистая работа, элитарная!» Говорю: «Конечно, давай». И она меня устроила в радиоотдел этого универмага. Мне там понравилось, потому что я всегда тяготел к приемникам, проигрывателям, пластинкам. И вот раз в этом магазине подходит к моему отделу мальчишка из параллельного класса, я даже не знал, как его зовут, и сует в
нос журнал «Крокодил»: «Смотри, “Жуки-ударники”». Даже не сказал «Битлы». Я в первый раз услышал и спрашиваю: «Что такое?» А он: «Ты что? Сейчас в мире бум, сенсация, “Жуки-ударники” приехали в Америку и всех потрясли». Я посмотрел журнал, вижу — ребята с челками, маленькая фоточка, они мне сразу понравились. И мы с этим мальчишкой
договорились, что через пару дней он придет ко мне с магнитофоном. У него семья была побогаче, они уже имели рижский магнитофон «Айдес». Он пришел ко мне, притащил этот ящик, две катушки, записанные с Би-би-си, и я… ничего тогда не понял, потому что волна уходила, но звук понравился, возникло ощущение, что это нечто принципиально новое. И мальчишка говорит: «Хочешь послушать? Я тебе оставлю…» Такой оказался парень добрый. Он чуть ли не на неделю или на две оставил мне свой «Айдес», и я стал крутить «Битлз» и постепенно въезжать. Родители меня любили. Они были колоссальнейшие люди, очень добрые, истинные русские крестьяне. Их не раздражали мои увлечения,
и меня это радовало и давало большую свободу, нежели тем, на кого родители нападали из-за музыки. Другое дело, что я постоянно слышал: «Коля, сделай потише». Но в
1974 году батя сдался, зашел в мою маленькую комнату — я этого никогда не забуду, потому что немного напрягся. Я не боялся его, но напрягся: что это он вдруг пришел? Никогда обычно не приходил… А он говорит: «Вот деньги, купи магнитофон и запиши мне “Битлов”». Это была моя колоссальнейшая победа, внутренне я просто взлетел от счастья. Я сделал, как он просил, и из его комнаты тоже стали звучать «Битлы», не только из моей. |
|
По чистой случайности у бывшего подъезда
Коли Васина
стоит вот такая
машина…
одители не запрещали мне водить домой друзей. Те сначала звонили, но когда звонков стало слишком много, я их научил стучать монетой в стенку: моя комната как раз выходила на лестницу. И в конце концов вся стена была пробита, потому что постоянно все стучали ключами, монетами. Ужас, сколько народу собиралось, до двадцати
пяти человек влезало в мои одиннадцать квадратных метров. Собирались со всего города. Со Ржевки мало. Школьные друзья почему-то к «Битлз» не тяготели, они все так
и зависли на Пресли. В середине 1970-х банкет у меня шел круглые сутки: я только немного спал, вставал и готовился к новому банкету. Приезжали люди, я бежал сдавать бутылки, чтобы достать денег. Их никогда не хватало. Бог наградил меня великим врубом, я считаю, что колоссально врубаюсь в музыку, потому я стал битлзцентром Петербурга. Мне могли звонить из Пскова, Киева, Москвы. «Машина времени», как только приезжала, звонила: «Коля, мы на Московском вокзале, часа через два у тебя». Берут вина, и начинается праздник, банкет, мы танцуем, слушаем «Битлов», веселимся, вечером у них концерт. Иногда после концерта они ночевали у меня. На Ржевке был клуб. «Машина времени» один раз выступала там, но то был клуб военного завода, не слишком приятный. Военные дела мне всегда не нравились, я старался меньше с ними сталкиваться. И меня удивило, что моя любимая «Машина времени» году в 1978-м дала концерт в клубе этого дурацкого завода. Майк Науменко обычно звонил: «Коля, мы на Лиговском, закупаемся…» Берут винца, водочки, с меня закуска. И пока они едут на десятке, я на велосипед — и в поля. Знал все поля совхозные. Приеду, оглянусь — никого, начинаю драть капусту или картошку. Положу на багажник килограмма два-три — быстро домой. Почищу, поставлю вариться — и звонок в дверь. Час проходит, столько же Майк едет с кем-нибудь из друзей, и у нас начинается пир. Прощание со Ржевкой прошло как-то незаметно. Пока грузили вещи в машину, было обыденное состояние. Подъема не чувствовалось и настроение было тревожное. Мне нравится жить в центре, у меня все друзья отсюда. Да и той рок-н-ролльной Ржевки уже нет. Хорошо, что я уехал оттуда. Что о деревне жалеть! Город всегда круче деревни. Я занимаюсь рок-н-ролльным искусством, поэтому мне город дает больше комфорта. Я доволен, что переехал в центр свободной культуры, в своем офисе храма Джона Леннона я счастлив.
Балкон в доме № 79 по Рябовскому шоссе застеклили
уже новые
жильцы
|
