ОЧЕВИДЕЦ

(Наверху слева) Проверка документов у входа в Смольный. 27 октября 1917 года. Фото Якова Штейнберга. (Наверху справа) Трамвай по Шпалерной улице (Воинова) ходил до начала 1950-х годов. Фото 1934 года. (Внизу слева) На заседании Совнаркома. Слева направо: Штейнберг, Ми- лютин, Камков, Бонч-Бруевич, Трутовский, Шляпников, Прошьян, Ленин, Сталин, Коллонтай, Дыбенко, Кокшарова, Подвойский, Горбунов, Невский, Шотман, Чичерин. (Внизу справа) Отряды Красной гвардии у входа в Смольный. Октябрь 1917 года.

А мериканский журналист Джон Рид, сочувствующий идеям социализма, приехал в Петроград в сентябре 1917-го, чтобы написать для ньюйоркского журнала The Masses статьи о молодой российской демократии. В итоге он оказался свидетелем большевистского переворота, получил пропуск в Смольный, познакомился с руководителями восстания, присутствовал на заседаниях Второго Всероссийского съезда Советов 18 (210) спб.собака.ru май 2014 рабочих и солдатских депутатов. Все это он с репортерской наблюдательностью описал в книге «Десять дней, которые потрясли мир». Она была издана в Штатах в 1919-м, тут же переведена на русский и получила высокую оценку Ленина. В дальнейшем послужила основой для фильма Эйзенштейна «Октябрь» (1927), ленты «В дни Октября» (1958). Несмотря на понятную предвзятость автора, текст метко описывает, что происходило в Смольном и вокруг в октябре 1917-го. «C мольный институт, штаб-квартира ЦИК и Петроградского совета, помещается на самой окраине города. Я приехал туда в переполненном трамвае, который с жалобным дребезжанием тащился со скоростью улитки по затоптанным грязным улицам. У конечной остановки возвышались прекрасные дымчато-голубые купола Смольного монастыря и рядом — огромный казарменный фасад Смольного института в двести ярдов длиной с императорским гербом над главным входом. Кажется, он глумится над всем происходящим… При старом режиме здесь помещался знаменитый монастырь-институт для дочерей русской знати, опекаемый самой царицей. Революция захватила его и отдала рабочим и солдатским организациям. В нем было больше ста огромных белых комнат, уцелевшие эмалированные дощечки на дверях гласили: “Классная дама”, “IV класс”, “Учительская”. Но над этими дощечками уже были видны знаки новой жизни — грубо намалеванные плакаты: “Исполнительный комитет Петроградского совета”, “Бюро иностранных дел”, “Союз солдат-социалистов”, “Центральный армейский комитет”. В длинных коридорах, освещенных редкими электрическими лампочками, толпились бесчисленные солдаты и рабочие, многие из них сгибались под тяжестью тюков с газетами, Луначарский на трибуне. Набросок Юрия Арцыбушева

прокламациями, всевозможной печатной пропагандой. По деревянным полам непрерывно и гулко, точно гром, стучали тяжелые сапоги… Повсюду висели плакаты: “Товарищи, для вашего же здоровья соблюдайте чистоту”. В обширной столовой на нижнем этаже за 2 рубля я купил себе талон на обед, вместе с тысячью других стал в очередь к длинным столам, за которыми раздавали щи из огромных котлов, куски мяса, кашу и ломти черного хлеба. За 5 копеек можно было получить жестяную кружку чая. Жирные деревянные ложки лежали в корзинке. На длинных скамьях, стоявших у столов, теснились голодные пролетарии. Они с жадностью утоляли голод, переговариваясь через всю комнату и перекидываясь незамысловатыми шутками. В южном крыле второго этажа находился огромный зал пленарных заседаний. Во времена института здесь устраивались балы. В конце зала — возвышение, за ним — пустая золоченая рама, из которой вынут порт­рет императора. Напротив зала находилась мандатная комиссия съезда Советов. Я глядел на прибывавших делегатов — дюжих солдат, рабочих в черных блузах, длиннобородых крестьян. Работавшая в комиссии девушка, член плехановской группы “Единство”, презрительно усмехалась. “Совсем не та публика, что на первом съезде, — заметила она. — Какой грубый и отсталый народ! Темные люди…” В этих словах была правда. Революция всколыхнула Россию до самых глубин, и теперь на поверхность всплыли низы. 28 (15) октября я разговаривал в одном из коридоров Смольного с Каменевым, невысоким человеком с рыжеватой острой бородкой и оживленной жестикуляцией. Он был не уверен, что на съезд соберется достаточно делегатов. “Если съезд состоится, — говорил он, — то он будет представлять основные настроения народа. Если большинство, как я полагаю, достанется большевикам, то мы потребуем, чтобы Временное правительство ушло в отставку и передало всю власть Советам...” Володарский, высокий бледный болезненный юноша в очках, высказывался определеннее: “Либералы и прочие соглашатели саботируют съезд. Но если им и удастся сорвать его, то ведь мы достаточно реальные политики, чтобы не останавливаться из-за таких вещей...” Ко 2 ноября (20 октября) на съезд Советов приехало всего пятнадцать делегатов. На следующий день их было уже сто человек, а еще через сутки — сто семьдесят пять, из них сто три большевика... Для кворума нужно было четыреста человек, а до съезда оставалось всего три дня... Я проводил почти все время в Смольном. Попасть туда было уже нелегко. У внешних ворот стояла двойная цепь часовых, а перед входом тянулась длинная очередь людей, ждавших пропуска. В Смольный пускали по четыре человека сразу, установив личность каждого и узнав, по какому делу он пришел. Система пропусков менялась по нескольку раз в день, потому что шпионы постоянно ухитрялись пробираться в здание... Однажды, придя в Смольный, я увидел впереди себя у внешних ворот Троцкого с женой. Троцкий рылся по всем карманам, но никак не мог найти пропуска. “Неважно, — сказал он наконец, — вы меня знаете. Моя фамилия Троцкий”. — “Где пропуск? — упрямо отвечал солдат. — Прохода нет, никаких я фамилий не знаю”. — “Да я председатель Петроградского cовета”. “Ну, — отвечал солдат, — уж если вы такое важное лицо, так должна же у вас быть хотя бы маленькая бумажка”. Троцкий был нетерпелив. “Пропустите меня к коменданту”, — говорил он. Солдат колебался и ворчал о том, что нечего беспокоить коменданта ради всякого приходящего. Но наконец он кивком головы подозвал разводящего. “Троцкий... — Разводящий почесал в

затылке. — Слышал я где-то это имя... — медленно проговорил он. — Ну, ладно, проходите, товарищ”. Петроградский cовет беспрерывно заседал в Смольном, где был центр бури. Делегаты сваливались и засыпали тут же на полу, а потом просыпались, чтобы немедленно принять участие в прениях. Троцкий, Каменев, Володарский говорили по 6, по 8, по 12 часов в день. С наступлением ночи огромный зал наполнился солдатами и рабочими, густой темно-коричневой толпой, глухо гудевшей в синем табачном дыму. Старый ЦИК наконец решился приветствовать делегатов того нового съезда, который нес ему гибель, а может быть, и гибель всему созданному им порядку. Н а ступенях Смольного в холодной темноте мы впервые увидели Красную гвардию — сбившуюся группку парней в рабочей одежде. Они держали в руках винтовки с примкнутыми штыками и беспокойно переговаривались. Издали, с запада, поверх молчаливых крыш доносились звуки беглой ружейной перестрелки. Это юнкера пытались развести мосты через Неву, чтобы не дать рабочим и солдатам Выборгской стороны присоединиться к вооруженным силам Совета, находившимся по другую сторону реки... За нашими спинами сверкало огнями и жужжало, как улей, огромное здание Смольного... Со всех улиц к нему подходили новые и новые люди, торопившиеся сквозь мрак и тьму. Подъезжали и отъезжали автомобили и мотоциклы. Огромный серый броневик, над башенкой которого развевались два красных флага, завывая сиреной, выполз из ворот. Было холодно, и красногвардейцы, охранявшие вход, грелись у костра. По обеим сторонам входа стояли пулеметы со снятыми чехлами, и с их казенных частей, извиваясь, как змеи, свисали патронные ленты. Во дворе, под деревьями сада, стояло много броневиков; их моторы были заведены и работали. Настроение было решительное. Все лестницы были залиты толпой. Среди всего этого народа торопились, протискиваясь куда-то, известные многим Луначарский, Каменев... Все они говорили одновременно, лица их были озабоченны, у каждого под мышкой переполненный бумагами портфель. Закончилось заседание Петросовета. Я остановил Каменева. Он без всяких предисловий перевел мне на французский язык только что принятую резолюцию... “Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов приветствует победную революцию пролетариата и гарнизона Петрограда. Совет в особенности подчеркивает ту сплоченность, организацию, дисциплину, то полное единодушие, которое проявили массы в этом на редкость бескровном и на редкость успешном восстании”». (Цит. по «Десять дней, которые потрясли мир». М., 1987.) Стол секретаря Ленина Николая Горбунова в приемной