|
 |
Дом № 39 по Большой Морской ул.
В 1907 г. его разберут и построят отель «Астория» |
Для советского человека жизнь в гостинице означала исключительно ночлег в чужом городе, так же как еда вне дома – или «перехватить», или «отметить». Традиция регулярных обедов, ужинов и – странно представить такое – завтраков в «своих» ресторанах, офицерских, деловых, артистических, без которых невозможно представить себе повседневную жизнь столицы, исчезла вместе с другой, не менее давней и почтенной традицией – жизни «не дома», то есть не в собственном доме или квартире. Казалось бы, к чему? Не проще ли снять или купить собственное жилье? Отнюдь. Нет нужды говорить об обитателях ночлежных домов – тут все вполне ясно. В меблированных комнатах, недорогих гостиницах и «нумерах» при трактирах селились многочисленные «гости столицы», коих приводила сюда необходимость: молодые честолюбивые провинциалы, начинающие службу или еще не окончившие учебу, провинциалы постарше, приехавшие лично похлопотать о делах – устроить ли пенсию, выбрать ли отпрыску учебное заведение. Но и для петербуржца проживание в гостинице или меблированных комнатах на протяжении месяцев и даже лет не было чем-то странным: так поступали многие. Человеку холостого состояния и обладающему достатком все резоны жить в отеле: комфортное существование в центре города и не надобно заводить прислугу – лакея, горничную, кухарку. К тому же домом нужно управлять, а это хлопотно. Собственным жильем принято было обзаводиться позже – набрав вес в обществе, женившись и остепенившись. Традиция эта существовала еще некоторое время и после революции, особенно в артистических и – как ни странно – высших партийных кругах. Во-первых, сказывалось эмигрантское (швейцарское и лондонское), ссыльное, подпольное и полуподпольное прошлое многих из новых хозяев страны, для которых гостиничный и тюремный быт был зачастую единственно знакомым (вспомним переезд первого советского правительства в московский «Метрополь» или его же коллективное самозаточение в Кремле, превращенном в громадную коммуналку самого строгого режима). Во-вторых, если рядовые члены партии 1920–1930_х – это новый «служилый люд», жертвенное, хоть и привилегированное, сословие, человеческий материал, из которого лепится костяк новой всемирной красной империи, то среднее и высшее звено – своего рода кризисные топ-менеджеры: тот, кто вчера командовал бронепоездом под Спасском, сегодня руководит районом Ленинграда, завтра поедет строить завод в Чите или «ликвидировать басмачество», а послезавтра поможет финским и китайским товарищам строить коммунизм. Это универсальные профессионалы-управленцы, жестокие, авторитарные и эффективные, такие же как лефортовско-семеновско-преображенское окружение Петра. Повинуясь приказам партии, они часто меняют место жительства, так что лучшее и привычное место для них – снова гостиница. Разумеется, в центре, разумеется, удобная. В «Астории», «Спартаке», «Англетере», других крупных питерских отелях в 1920-е годы странная смесь из иностранцев, артистов и чекистов. «Асторию» даже называли «Ленинградский дом Советов», так много там жило «советских и партийных работников» с женами и потомством, для которого тут даже был организован детский сад, куда наряду с другими ходила маленькая Елена Боннэр, в будущем – жена академика Сахарова. В своих воспоминаниях она так рисует гостиничную жизнь того времени: «Я сразу полюбила этот дом, он казался мне удивительно красивым – высокие окна, просторные вестибюли, вращающаяся дверь подъезда, серый гранит облицовки и лифт с зеркалами, в которых можно видеть себя со всех сторон.
|
|
<...> Мама и папа жили в “Астории” на третьем этаже. Окнами их комната выходила на сквер и Исаакиевский собор. <...> Комната, в которой жили мы с Батаней, выходила окнами во двор. Это был странный двор без зелени, почти весь застроенный небольшими зданиями, там всегда что-то грузили-выгружали, и сколько снаружи здания я ни высматривала – нигде не видела входа в этот двор и даже сегодня не знаю, где он. Мне кажется, что большинство друзей моих родителей в то время (1926 год – ред.) жили в “Астории”, и я свободно гуляла по этажам и просторным коридорам гостиницы, сама заходя к ним». Позднее семейство Алихановых – Боннэр перебралось в соседнюю гостиницу «Спартак» (ранее называвшуюся «Гранд-отель»), дом 16 по Малой Морской улице. «Красивая, темного дуба широкая четырехстворчатая дверь парадного подъезда, с козырьком матового стекла и тонкой металлической загородочкой по краю. Просторный вестибюль, на левой стороне которого большое, во всю стену зеркало. <...> Потом две лестницы – направо и налево, слева – три этажа, справа – два, а за лестницами в глубине дубовая в полроста загородка, за которой слева – камин с красивым мраморным обрамлением, и в глубине высокая стеклянная дверь, во двор-сад. Говорили, в прошлом в саду летом стояли столики под зонтиками и была кондитерская. В мое подростковое время там были два больших клена, кусты сирени, играли дети и летал волейбольный мяч. После войны остался один полубольной клен. Лестница – мраморная, широкая, первые годы на ней лежала красная ковровая дорожка. Тогда же внизу около камина сидел швейцар. Потом он исчез, и вскоре исчезла дорожка, остались только медные кольца под каждой ступенькой, в которые во времена дорожки продевались отливающие золотом металлические прутья, чтобы ее держать. На наш третий (последний) этаж вели четыре лестничных марша. Между первым и вторым, третьим и четвертым были высоченные, в два человеческих роста, венецианские окна, которые смотрели во двор. Они были очень красивы – в центре матовое с рисунком стекло, а на периферии цветные витражи – цветы и листья. Подоконники были широкие, белоснежного мрамора. Перила лестницы были темного дерева – блестяще отполированные, с плавными закруглениями на поворотах (по ним можно было прекрасно съезжать вниз) и опирались на причудливо вырезанные деревянные балясины. <...> Весной 1927 года мы въехали в квартиру, отгороженную новенькой простой деревянной дверью в конце гостиничного коридора, направо от лестницы. Там было семь или восемь комнат, большая ванная (через несколько лет утратившая свою первоначальную функцию и ставшая просто кладовкой) и очень большая кухня, свежесделанная из гостиничного номера. Коридор был неимоверно длинный – бабушка называла его “Невский проспект”... Пол в коридоре был каменный, мы говорили “мраморный”. Много лет спустя я поняла, как это хорошо, – легко мыть. Одна стена была глухая, на другую шли двери всех комнат, кухни и еще дверь на черную лестницу, ведущую во двор. <...> Все окна квартиры выходили во двор. Когда мы въехали, напротив сверкала серебром, как бумажка от конфет, крыша противоположного крыла нашего дома, и над ней, совсем рядом, большой, в полнеба, золотой купол Исаакия». Ныне это здание занимает «Гипрорыбфлот» и от былой роскоши после многочисленных перестроек уцелела лишь старая лестница с перилами причудливого рисунка да козырек над входом.
 |
| «Астория». 1932 г. |
|
