Троицкая церковь на Смоленском кладбище
ростом территории города, когда вчерашние окраины сливаются с историческим центром и жилая застройка может вплотную подступать к могилам, уничтожение кладбищ становится вполне обыденным явлением. За минувший век Петербург лишился нескольких старинных некрополей. Выборгское католическое и Митрофаньевское кладбища были вытеснены промзонами. На месте Сампсониевского устроили парк. Та же участь ждала и Смоленское, городского парка Василеостровскому району действительно недостает.
В 1920-е для особо ценных захоронений – с этого и других намеченных к уничтожению кладбищ – были созданы своего рода резервации: Литераторские мостки и Некрополь мастеров искусств. В эпоху потрясений едва ли кого-то могла смутить массовая эмиграция бренных останков. Другим вариантом было оставить отдельные могилы прямо в парке, как поступили, например, в Ульяновске с отцом Ленина Ильей Николаевичем Ульяновым или в Нижнем Новгороде с изобретателем Иваном Кулибиным, – теперь одинокие захоронения смотрятся курьезно посреди городских садов.
Все это можно было бы списать на счет атеистической политики государства, для которого не было ничего святого. Но проблема старых кладбищ остро стоит по всему западному миру. В перенаселенных европейских городах места не хватает живым, где уж там до мертвых! В начале XX века видели выход в кремации, которая в православной России считалась недопустимым язычеством. Но можно вспомнить, что еще раньше, в середине XIX века, по мере реконструкции Парижа скелеты с упраздненных городских кладбищ стали свозить в городские катакомбы – вполне в традиции католической церкви с ее оссуариями (особыми хранилищами костей). Останки парижан былых эпох и сейчас лежат в этих катакомбах штабелями, доступные для всеобщего осмотра.
Тем не менее кладбище на берегах Смоленки уцелело. Особо выдающихся деятелей искусства – архитектора Андреяна Захарова, скульпторов Шубина, Козловского, Мартоса, композиторов Бортнянского и Лядова, художников Боровиковского, Федотова, Крамского, Шишкина и многих других – перезахоронили. Но ликвидировать кладбище целиком, вероятно, показалось слишком затратным. Смоленское кладбище с момента возникновения
определяло жизнь соседних кварталов Васильевского острова. И его социальная роль, да не покажется это кощунством, все время возрастала.
Специально для сообщения с кладбищем по Малому проспекту и 17-й линии была пущена конка, которую в 1914 году сменил трамвай. В престольный праздник – день Смоленской Божьей Матери – толпы людей со всего города устремлялись на Васильевский. «Эти потоки можно заметить еще в дальних концах Ямской, Коломны и Выборгской, – писал в 1864 году журналист. – На острове они сгущаются в сплошные массы, в нераздельные вереницы, которые тянутся с моста по 8-й линии, по Малому проспекту прямо до ворот. Тут и там возникают шалаши, палатки, дымятся самовары, шипят на углях кофейники, подобные батарейным орудиям».
Живо описал дореволюционную жизнь вокруг кладбища театральный художник Михаил Гри-горьев. «Васильевский был очень тихим районом города. Жизнь кипела в портовой части, на набережной Лейтенанта Шмидта да около заводов, сосредоточенных на юго-западной оконечности острова. Наибольшее движение было на Большом и Среднем проспектах, на Первой линии, наименьшее на Малом. На остальных улицах было тихо, редко-прередко проедет экипаж. Тащились только похоронные процессии, направ-
лявшиеся на Смоленское кладбище. За Семнадцатой линией и Средним проспектом начиналась окраина: пустыри, свалки, жалкие деревянные
домишки, курятники, сараи, разбитая мостовая и земляные тротуары. Так же выглядела и Гавань, которую заливало даже при малейшем наводнении. <…>
Смоленское кладбище занимало большой участок. На подъездах к нему, на Четырнадцатой – Семнадцатой линиях и Камской улице торговали венками, бумажными цветами, еловыми гирляндами, разноцветными деревянными крестами, каменными памятниками, металлическими и деревянными оградами для могил. Весь этот товар был для рекламы выставлен у дверей магазинов прямо на тротуарах, прислоненным к стенкам. <…>
Похороны авиатора Льва Мациевича. 1910 год. Фото Карла Буллы
Возвращались с похорон пустые дроги, на них сидели, болтая ногами, факельщики в своем обычном платье, с пропившимися физиономиями; их похоронные ливреи, цилиндры, факелы, веревки и прочие принадлежности были связаны в узлы и лежали рядом с седоками; клячи трусили разбитой трусцой. Все чаще попадались похоронные бюро с солидными вывесками – серебряные буквы по матовому черному фону. Предусматривались всевозможные роскошества похоронной индустрии: угодно вам пригласить архиерея – будет архиерей. Желательно, чтобы за гробом шли генералы, сенаторы или графы, – будут и таковые. Можно было заказать ораторов для произнесения речей, артистов императорских театров, солирующих во время отпевания, заметки в газету или целый некролог с портретом.
Если вы заходили в магазин надгробных монументов, то вас встречал хозяин или приказчик. У них были особые манеры, свойственные всем рыцарям похоронной индустрии: сочувствующие интонации, удрученный взгляд, тихий, проникновенный голос и профессиональный лексикон, выражающий особое уважение и внимание к памяти покойника. Это обращение имело градации, соответствующие значительности заказа, и нюансы, которыми беседа со счастливым наследником отличалась от разговора со вдовой, убитой горем.
|
|
Магазин принимал заказ на любой памятник, будь то роскошный склеп с отоплением и вентиляцией или скромная ограда и крест. Торговля велась вкрадчиво и неторопливо – зачем спешить, когда дело идет о монументальном, солидном, что должно стоять многие годы, если не самую вечность.
Особые магазинчики принимали заказы на траурные ленты с надписями; внутри помещений полки заполнены коробками со всевозможными лентами. В альбомах демонстрировались образчики шрифтов. Сзади магазина – маленькая типография, примитивный станок, кассы со шрифтами. Около входа на кладбище – чтобы далеко не ходить – сплошным рядом стояли трактиры и кухмистерские. Везде надписи: “Принимаем заказы на поминальные обеды!” Люди, которые не могли и не хотели устроить поминки у себя дома по недостаточности места или по другим причинам, заказывали поминальный обед в специально устроенных залах. Многих соблазняла возможность устроить его сразу же после похорон, без длинной дороги. Это было в обычае у купцов, мещан, чиновников, ремесленников. Богатые купцы устраивали бесплатные поминки для бедных, для чего в кухмистерской имелись особые залы. На эти обеды набегали кладбищенские нищие, охотники до даровой выпивки и закуски. Обед полагался постным: уха, блины с гарниром, рыбное.
Камская улица сохраняет богадельный колорит
Постепенно атмосфера обеда разгоралась, тихие разговоры становились громче, возникали споры, и к концу он обычно переходил в разгул
и дебоширство. Кто-нибудь из гостей затягивал духовный стих, другие начинали подтягивать. После духовного стиха можно было спеть и грустную песню, приличную к случаю, а за ней грустную песню с живым припевом, а там и пошло. Я, помню, мальчиком попал на один поминальный обед, так к концу все так перепились, что забыли, по какому, собственно, поводу собрались. Кончилось тем, что появился гармонист и пошел пляс: даже сам поп, закинув наперсный крест на спину, лихо откалывал трепака. Особенно отличались купцы: выпив, они приглашали хор, который обязательно имелся в таком заведении, начав с грустных песен, он переходил на веселые, плясовые, и кутеж затягивался до глубокой ночи.
Перед входом на кладбище была оживленная площадь: стояли извозчики, кареты, экипажи, наемные и собственные. Сновали торговцы разным товаром: иконками, цветами, съестным, пирожками, сбитнем, водкой (из-под полы). Похоронные агенты высматривали клиентов: “Не понадобится ли гробик?”, “Не угодно ли заказать веночек?” По обе стороны входа двумя шпалерами шли нищие. Кого тут только не было! Одни одевались под странников, с котомками, посохами и раскрытой иконой-складнем для сбора на построение Божьего храма. Другие были похожи на монахов, в скуфейках, с широкими кожаными поясами, в рясах, с длинными патлами. Иные показывали вериги, гремя ими. Некоторые юродствовали, кликушествовали, пророчествовали. На земле сидели паралитики, безногие протягивали руки, сидя в тележках. Матери стояли с больными детьми, хватавшими их за полы. Усатые отставные солдаты, украшенные медалями и крестами, сиплым басом требовали подаяния, перечисляя заслуги. Бывшая барыня клянчила по-французски. Испитой интеллигент просил: “Подайте бывшему студенту”.
На няню Пушкина Арину Родионовну претендуют несколько городских кладбищ
Какие страшные язвы, раны, какие ужасающие обломки общества! И все это лишь декорация, способная произвести впечатление лишь на неосведомленного человека. Коренные жители Васильевского знали, что это целая организованная артель, имеющая хозяина и подручных. После трудового дня они снимали маскарад и превращались в обычных людей, делили доходы, пили и играли в азартные игры. На богатых похоронах нищим раздавали богатые суммы. Артель профессионалов знала об этом заранее и всегда умела урвать куш в свою пользу. Вообще на их площадку не мог претендовать ни один настоящий бедняк, ни другой нищий из другой артели: моментально изобьют и выгонят. Нищенство, организованное таким образом, выгодно, многие из этих нищих имели предприятия и счета в банках, но обычно не бросали нищенства, привыкнув к нему.
У самого входа старушки-богаделки продавали в лукошках пшено для голубей, на кладбищах много голубей – Божьей птицы и еще больше галок и ворон, гнездами которых усеяны все деревья. Противный галочий крик сопровождает вас на кладбище и зимой, и летом. <…> Жизнь кладбища начиналась рано, кладбищенские сторожа убирали дороги и мостки, летом сметая мусор, зимою счищая снег. Потом открывали ворота, отпирали церкви. Показывался церковный штат, персонал кладбищенской конторы, агенты бюро, и день начинался. Появлялись первые посетители, пришедшие навестить свои могилы. К полудню прибывали и похоронные процессии – чем пышнее они были, тем позднее достигали кладбища. Вечером церкви запирались, кладбище пустело. Но это не означало, что наступил покой, особенно летом. На кладбищах любили ночевать бродяги, бездомные и разные темные личности. Они проникали в склепы и там устраивали себе логово. Кладбищенские сторожа знали об этом, но боялись жуликов и
предоставляли им свободу. Время от времени полицейские облавы вылавливали это население, но вскоре на их место устраивались другие».
|
