Сезонные рабочие у Дерябинских казарм. 1920-е годы
тряд подводного плавания занял эти корпуса «по наследству». Еще в 1913 году в Дерябинских казармах открылись Отдельные гардемаринские классы, где учились юноши, которым сословное происхождение не позволяло быть принятыми в аристократические Морской корпус или Инженерно-морское училище. За три года они осваивали тот же курс наук: от навигации, морской артиллерии, минного дела до законоведения, английского и французского языков. После прохождения практики гардемаринов производили в мичманы. В 1918 году гардемаринские классы, как и остальные морские училища, были распущены, и уже в августе в Дерябинские казармы стали сгонять арестованных царских офицеров, священников, непокорных крестьян, всех тех, кого новая власть считала «врагами отечества».
В ответ на убийство Леонидом Каннегисером председателя Чрезвычайной комиссии Моисея Урицкого ЧК в сентябре 1918-го арестовала более тысячи человек. Половина из них были расстреляны, а оставшиеся, как выяснили представители общества «Мемориал», содержались в тюрьме у Финляндского вокзала и в Дерябинских казармах. Один из заложников, протоиерей Михаил Чельцов, вспоминал: «Теперь, после того как я побывал почти во всех других тюрьмах, я должен сказать, что это действительно был лагерь, или даже богадельня. Тяжесть сидения зависела не от условий Дерябинки, а от времени с его запугиваниями, угрозами, с его страшным красным террором. Интеллигентное общество, умные, деловые разговоры, доброжелательные сокамерники, сравнительно большая свобода движения в пределах тюрьмы; возможность часто проходить по круглому двору, без всяких стеснений стоять у открытого окна и любоваться видом безбрежного моря – все это делало жизнь в Дерябинке недурною. <…>
|
|
Морские дали с шлюпками, лодочками, пароходами, при сильном ветре величественная картина бурных волн; в тихий вечер – удивительный вид на закат солнца: глаз не отрывая, стояли мы целыми вечерами у окон камеры, забывая все. Не раз приходилось наблюдать полеты гидропланов, с нередкими посадками их на воду буквально под окнами тюрьмы – на расстоянии каких-нибудь 50–100 саженей от нас. <…> Дерябинка в мое сидение представляла из себя до 10–12 отдельных камер, каждая от 70 до 150 человек, это норма. Но чаще бывало наполнение двойным комплектом, так что спали по трое на двух кроватях, на полу, на столах. <…> Населена Дерябинка была “бывшими людьми” – из интеллигенции, молодых и старых офицеров, купцов, чиновников. Только одна камера была наполнена уголовным элементом; она всегда была на запоре, и мы с ней не имели никакого общения; из нее к нам приходили только по указанию начальства уборщики, нами оплачиваемые» («Воспоминания смертника», www.sakharov-center.ru). Чельцову удалось выйти из Дерябинки благодаря активному ходатайству знакомого – архитектора Василия Косякова. Его имя вскоре окажется невольно связанным с отрядом подводного плавания, заселившимся в казармы в 1925 году. Церковь, построенную по проекту Косякова по соседству, на Большом, 100, военные в 1932 году переоборудовали в тренировочную станцию. В двадцатиметровой шахте, занимающей весь объем храма от пола до купола и заполненной водой, будущие подводники до сих пор отрабатывают аварийное всплытие. А.П.
Казармы выглядят мрачно и уныло, как и положено казармам
Дерябинские казармы
В 1920-е годы в Дерябинских казармах устроили общежитие для рабочих-сезонников, приезжавших летом на заработки. Эта традиция сложилась еще в дореволюционном Петербурге, именно сезонники летом красили дома, мостили дороги, прокладывали водопровод и канализацию.
|
|
|
|
|
 |
Личный опыт
Александр Велицкий
моряк-подводник – об учебных всплытиях на Большом проспекте
|
В отряде подводного плавания нам сразу объяснили, что Васильевский остров – родина русских подлодок. Первые субмарины заложили на стапелях соседнего Балтийского завода в начале ХХ века, испытывали тоже рядом – в Гребном порту. А наши казармы отошли подводникам в 1920-е. В краснокирпичном корпусе, выходящем на проспект, размещаются учебные классы, а живут срочники и будущие мичманы во дворах за ним. Впрочем,
пока нам вдалбливали историю УКОППа (Учебного Краснознаменного отряда подводного плавания имени С. М. Кирова), мы думали даже не о Кирове, огромный памятник которому стоял на площадке первого этажа, а о пирожках у метро. Как известно, главное назначение учебки – вынуть из головы гражданку, поэтому реальные знания получали уже в Мурманске. А здесь чаще натирали мастикой полы в главном здании, где сохранился
старый паркет. Наряд – этаж на двоих, каторжный труд. Раз пять-шесть отрабатывали свободное всплытие. Занятия эти проходили в церкви. Внутри ее во всю высоту смонтирована труба, диаметром четыре-пять метров, заполненная водой. Сначала будущий подводник попадал в шлюзовую барокамеру. Когда давление в ней выравнивалось с давлением воды в шахте, мы, надев акваланги, подныривали под трубу и всплывали по мусингам, то есть держась за трос с узелками. Сейчас, когда народ массово попробовал себя в дайвинге, уже не надо объяснять, что быстрое всплытие с большой глубины грозит кессонной болезнью. Надо «отвисеть» на определенных метках глубины положенное время. Мы же относились к
этим взмываниям под купол как к аттракциону и частенько, отпустив трос раньше времени, вылетали из трубы как ракеты. Неловко признавать, но нас совершенно не смущало, что все это происходило в храме. Наверное, потому, что от церкви внутри ничего не осталось, кроме трубы лишь склад аквалангов да торпедные аппараты. Сейчас, когда на Севере строят так много храмов по разным печальным «подводным» поводам, странно, что эта церковь по-прежнему остается с трубой и без крестов.
«Приход» бывшей церкви Божьей Матери «Умиление»
составляют только военные
|
