Ярко подсвеченный Исаакиевский собор бросает
отблески величия и на соседние здания
Эту сакраментальную фразу можно найти в любом объявлении о местных ресторанах, офисах, отелях или магазинах. Адмиралтейство в XVIII
веке действительно было сердцем города. Его лихорадочное биение и создало слободы морских служителей вокруг. Сегодня оно начисто лишено
социальных функций, кроме «любовательных». Поэтому бренд «центральности» и «сердечности» перешел на соседние кварталы.
2 | «Вот черт!
Никак опять об Гоголя!» |
Квартал плотно заселен тенями великих. На львах у «нового дома на площади Петровой» спасался от наводнения пушкинский Евгений из «Медного всадника», в доме на углу Вознесенского и Малой Морской арестовали жившего там Достоевского, напротив, в «Англетере», покончил с собой Есенин, дом № 17 на той же Морской – последний петербургский адрес Гоголя, а через улицу – в квартире, окна которой выходят на дом графини из «Пиковой дамы», – умер Чайковский. Так что юмореска Хармса, где Пушкин и Гоголь постоянно падают, «мерзопакостно» спотыкаясь друг о друга, не так абсурдна, как кажется.
|
|
Градостроительная лава затвердела здесь еще в середине XVIII века, когда после опустошительных пожаров 1730-х годов беспорядочная застройка вокруг Адмиралтейства сменилась регулярной планировкой. Участки, бывшие до революции в частной собственности, меняли хозяев, но не дробились, лишь застраивались дворовыми корпусами. Формально в квартале столько же домов, сколько и в XVIII веке. Тогда они имели сквозную нумерацию по всему городу. Здесь были дома с 95-го по 105-й.
На карте 1798 года вместо сада – Адмиралтейский канал и пустошь, но конфигурация участков нашего квартала уже сложилась
В советское время в Москве две центральные параллельные улицы носили имена Горького и Герцена, а в Ленинграде – Герцена и Гоголя, в чем усматривалась идеологическая концептуальность. С превращением столичных магистралей в Тверскую и Никитскую и в Петербурге улицы снова
стали Большой и Малой Морскими. С последней вышла заминка, поскольку имя Гоголя улица получила еще в 1909 году, в честь столетия писателя, и нужно было решить, кто же и что же матери-истории более ценно. В 1991-м хотелось изменить все «до основанья», и даже хорошо, что политической воли хватило на радикальные шаги. Ведь в пригородах Петербурга, не говоря о российской глубинке, проспекты до сих пор носят одиозные имена кровавых комиссаров Урицкого, Дзержинского, Володарского. И в нашем квартале дореволюционное прошлое было сильно отретушировано: Адмиралтейский проспект назывался проспектом Рошаля, Вознесенский – Майорова, Гороховая – Комиссарской, затем улицей Дзержинского, Исаакиевская площадь – площадью Воровского, Александровский сад – Садом трудящихся имени Максима Горького. История рассудила не в пользу «товарищей». А.П.
|
|
|
|
 |
Местный
Елена Разумовская
фольклорист – о жизни на Гороховой улице
|
Я живу на Гороховой, 4, уже пятьдесят лет, с 1958 года. Нет, сначала мы жили на улице Дзержинского, и когда началась перестройка, я загадала, чтобы улицу переименовали обратно в Гороховую. Муж в ответ расхохотался: «Может, ты еще и в Санкт-Петербурге хочешь жить?» Тогда казалось, что Дзержинский – это навсегда. Ведь в соседнем доме с 1917 года располагалась Всероссийская чрезвычайная комиссия, которую он возглавлял. До переезда его ведомства на Литейный проспект наш дом, построенный в начале XX века страховым обществом «Саламандра», с удобными квартирами и огромными высокими подвалами, тоже был прибран к рукам чекистами. Один сосед как-то рассказал мне о ночных расстрелах в наших подвалах и о подводах с одеждой расстрелянных, которые в 1920-е выводили по утрам из нашего двора. Целые возы шапок…
Потом эти отдельные квартиры стали давать другой элите – творческой. Теперь весь фасад увешан мемориальными досками: балерины Агриппина Ваганова, Мария Балабина, Татьяна Вечеслова, певцы Иван Ершов и Софья Преображенская. Но жить здесь непросто. Сердце радуется, лишь когда выходишь на улицу и видишь Адмиралтейство, Александровский сад, перспективы площадей, а так – сырой двор-колодец, вечные комары, автомобильные пробки еще с глубоких советских времен. Что изменилось на моей памяти? В 1950-е годы в саду на Исаакиевской площади было полно голубей, вечером все гудело от их воркованья. Сейчас они почти исчезли, видно, их вывели, чтобы не пачкали памятники. Пропали в округе и все продуктовые магазины. На углу Малой Морской и Гороховой раньше был «офицерский» гастроном – название закрепилось с военных времен, потому что в блокаду в нем отоваривались офицеры. А на углу Малой Морской и Невского, напротив Главного штаба, находился «генеральский» – для генералов. Пока магазины не закрыли, все так и говорили: «В “офицерском” выкинули колбасу, а в “генеральском” – сыр».
Дом со львами я помню еще в качестве школы с математическим уклоном. Туда набирали только в девятые-десятые классы. Знакомый учитель первое время удивлялся, что ученики на переменах не носятся и не орут, а собираются группками и поют хором. Оказалось, там работал удивительный хормейстер, создавший отличный хор и сумевший заинтересовать школьников классической музыкой. В советское время на 1 мая и 7 ноября мы старались уехать из дома. Уже с шести утра из громкоговорителей начинали греметь марши, лозунги, крики «ура!», улицы в ожидании колонн демонстрантов перегораживали грузовиками, из дома было не выйти – не войти. Начиная с 1990-х наш дом постоянно хочет купить то одна компания, то другая, но мы пока держимся. Променять этот район на какой-то иной, хоть и более здоровый, трудно.
|
