Из путеводителя 1940 года: «Ивановская улица – единый архитектурный ансамбль, являющийся ярким примером преобра-
зования жалкой окраины капиталистического Петербурга в один из центральных районов социалистического Ленинграда»
Вообще-то, все левобережье Невского района удивляет разнообразием стилей и форм. Прямо какой-то музей архитектуры – ХХ века и не только. Город достиг этих мест уже в XVIII столетии, вдоль Невы граница дальше всего отошла от центра. Здесь и теперь можно встретить на старинном Шлиссельбургском тракте (проспект Обуховской Обороны) очень старые дома. Чуть дальше от берега застройка моложе и поражает смешением эпох: на одной улице стоят и дореволюционный завод кирпичного стиля,
и конструктивистский жилмассив, и сталинки, и крупнопанельный дом 1970-х. Но даже на таком фоне кварталы по Ивановской улице выделяются несоответствием облика. Вроде на городской окраине должна преобладать типовая застройка. А присущий этим зданиям исключительный индивидуализм – ни одно не повторяет другое! – подобает центру. Впрочем, на Ивановской, как и в соседних районах, в 1930-е действительно происходило строительство нового городского центра. Причем из многих улиц рабочих окраин, существовавших еще до революции, только она сохранила свое деревенское название. Что парадоксально сочетается с ее новаторской застройкой и центральным положением, как для поселка Володарского, так и для всего нового Ленинграда. Ведь эта улица – часть грандиозной магистрали, ведущей к главной, согласно новому Генплану, Московской площади и главному зданию – несостоявшемуся Дому Советов. И хотя до Московского проспекта отсюда так же далеко, как до Невского, масштабный план 1930-х видел южные окраины единым целым. Ивановская должна была стать пропилеями городского центра, дорогой для демонстраций, по ней праздничные колонны трудящихся устремились бы от разных заводов к цитадели советского и партийного начальства. Как бы выглядела эта магистраль, будь она вся застроена «по плану»?
Райсовет Невского района задуман как часть
ансамбля Ивановской улицы
Давление сверху, свобода снизу
В это нелегко поверить, но вторая половина 1930-х годов стала для советской архитектуры временем невероятного разнообразия. В прежние времена, да и потом стили и моды менялись единовременно: после надоевшего к началу ХХ века историзма на короткое время все увлеклись модерном, потом вновь открыли классику… Даже в конструктивизме, при всем богатстве индивидуальностей, представители различных, зачастую непримиримых группировок на практике строили довольно похожие, пускай и очень талантливые дома. Но когда на все эти споры и эксперименты партийным постановлением 1932 года был наложен запрет, а архитектуру насильно развернули к традиции, в строительной практике возникла пестрая картина. Получается, что во времена «большого террора», московских процессов и ночных арестов советские архитекторы пользовались исключительной свободой. В том числе и свободой спорить, искать ответ на основной вопрос: где в новой архитектуре место классическим мотивам? Понятно, что даже приблизительного решения не знал никто – уж точно не вожди, которым гораздо проще было контролировать литературу или науку, а вот понять, в чем состоит особое «пролетарское» прочтение архитектурной классики, они едва ли могли. Пожалуй, только три условия были сформулированы более-менее четко.
1. Надо строить ансамблями. Ну, этому русских, в особенности ленинградских, архитекторов не надо было учить. За спиной у творцов Ивановской улицы – опыт и конструктивистской Тракторной улицы у Нарвских ворот, и классической Театральной (улица Зодчего Росси).
2. Строить богато, избегать голых фасадов. Но к этому у архитекторов всех времен и народов есть хотя бы тайная склонность.
3. Использовать классические традиции. Грубо говоря, нужно возводить колонны. Вопрос в том, как они должны выглядеть. Тут-то и начиналась свобода выбора – в одном только Ленинграде сложилось три направления.
Дома на Ивановской – советский вариант стиля ар-деко
Толстые и тонкие
Архитекторы-центристы попросту вспомнили опыт предреволюционной классики: они принялись строить дома с «нормальными» колоннами, как у подражателей Росси или Кваренги 1910-х годов. Не случайно многие сталинские здания так похожи на некоторые дореволюционные доходные дома где-нибудь на Петроградской стороне.
|
|
Метод умеренных мастеров, ориентированный и на итальянский ренессанс, и на русский классицизм, восторжествовал. Так будут строить и после войны, вплоть до самых «упрощенческих» реформ Хрущева. Однако не всех привлекал этот слишком простой путь. Представители других направлений – назовем их в политических терминах тех лет правыми и левыми уклонистами – решили предельно исказить «нормальную» колонну, которая на фасаде многоквартирных домов легко могла потеряться. Слишком толстые и, наоборот, очень тонкие колонны скорее привлекут внимание, чем те, у которых с пропорциями все в порядке. В исторической перспективе можно сказать, что одни архитекторы обращались к архитектуре Египта, другие – к Средним векам. Героем первых был немецкий архитектор Петер Беренс, по проекту которого в Петербурге в 1913 году возвели здание немецкого посольства на Исаакиевской площади. Все 1930-е годы этот полюбившийся ленинградским зодчим шедевр многократно копировали: например, собрали из подобных зданий целую площадь в начале Заневского проспекта. Колонна в трактовке беренсианцев – это внушительных размеров цилиндр под прямоугольной плитой, заменившей капитель. Сторонники тонких колонн подыскали себе в качестве заграничного авторитета француза Огюста Перре, занятого, как и советские коллеги, поиском золотой середины между новаторством и традицией. Он обращался и к классике, и к готике, ведь в отличие от зодчих Страны Советов не был лишен возможности проектировать помимо домов еще и храмы.
Однако Игорь Фомин и Евгений Левинсон – руководители архитектурной мастерской, которой доверили Ивановскую улицу, – пришли к своей новаторской манере самостоятельно. Хотя они принадлежали к «тонкоколонному» лагерю, их произведения не похожи на творения Перре ни в эстетическом, ни в техническом отношении. Француз вошел в историю как мастер железобетона, традиционные для Петербурга кирпичные оштукатуренные фасады на Ивановской едва ли пришлись бы ему по вкусу. Но какое-то внутреннее родство у двух ленинградских зодчих с Перре, безусловно, было. Их главное преимущество перед представителями «толстоколонных» беренсианцев было в том, что вторые копировали букву, не дух, первые же даже не копировали, но пытались сделать своим это странное стремление примирить современность, Античность и Средневековье.
Советская готика
Осталось объяснить, при чем здесь готика. Ведь нет у домов на Ивановской ни стрельчатых арок, ни высоких крыш, ни витражей. Зато по пропорциям колонны, украшающие фасады, вполне готические: тонкие, вытянутые, восьмигранные. О готике заставляет вспомнить и угловатость деталей, острые карнизы например. То ли под влиянием Фомина–Левинсона, то ли самостоятельно к похожим мотивам в те годы пришли и другие мастера: Каро Алабян с его Театром Советской Армии в виде звезды в Москве или же главный конструктивист Ленинграда Александр Никольский со стадионом имени Кирова, в многочисленных чертежах которого готические мотивы хорошо заметны. По всей видимости, после отказа от конструктивизма готика показалась ему меньшим злом.
Красные здания в разрывах домов по Ивановской улице перекликаются с красными деталями на фасадах
Манера Фомина–Левинсона формировалась постепенно. Уже в первом их совместном творении – знаменитом доме Ленсовета на набережной Карповки – появляются тонкие столбы в проездной арке, в доме на Петровской набережной, 8, который должен был стать гостиницей «Интуриста», – парадоксальная подворотня в виде узкой щели посреди фасада. В домах на Московском проспекте, 143–145, и в здании Невского райсовета на проспекте Обуховской Обороны, рядом с Володарским мостом, во всю высоту фасада тянутся фирменные тонкие колонны. Для домов на Ивановской улице зодчие выбрали другие пропорции – 4:2. Колонны охватывают четыре нижних этажа, далее идет карниз и еще два этажа с самостоятельным членением. Хорошо продуман цвет. Как у большинства сталинских и многих конструктивистских домов, он бежевый, но с темно-красными нишами, лоджиями и домами в глубине квартала (например, дом № 15). По отношению к этому заднему плану дома на Ивановской служат кулисами – особенно хороша высоченная пергола у дома № 14! Вероятно, за подобные эффекты в творческом тандеме отвечал Левинсон, имевший опыт работы в театре. Его послевоенные творения, созданные уже без Фомина, продолжат эту линию, будь то станция метро «Автово», вокзал в Пушкине или же Пискаревский мемориал.
Но лучшие работы обоих зодчих относятся как раз ко второй половине 1930-х. Пожалуй, именно этой мастерской удалось найти наиболее удачный вариант компромисса старого и нового, создавая архитектуру необычную, порой странную, но начисто лишенную тяжести или мрачной, подавляющей человека силы, по отношению к которой так хочется употребить слово тоталитаризм». Да и никакой помпезности, перегруженности деталями, безвкусицы, в чем так любят упрекать сталинскую архитектуру, здесь нет. Здания, возведенные представителями противоположного лагеря беренсианцев, – Дом Советов на Московской площади, дома в начале Заневского проспекта – словно порождены духом эпохи, в них отразились трагические черты тех лет. В праздничных домах на Ивановской улице – альтернатива и оправдание советской архитектуры. Иван Саблин
|
