Ораниенбаумский спуск и Петергофская гранильная фабрика. По этому оврагу в сентябре 1941 года прошла линия фронта
аша семья перебралась в Гоф из коммуналки на Фонтанке в начале 1980-х годов. Краснокирпичный дом на улице Володарского, ныне Константиновской, сразу прозванный местными жителями «Брестской крепостью», строился военными, военными же и заселялся. О стройбатовцах в «Бресте» напоминали кривоватые стены и росписи дембелей на свежей штукатурке. Наш подъезд был «морским»: отец, военно-морской врач, служил в то время в Кронштадте, к месту службы плавал паромом из Ораниенбаума.
Петергоф позднего застоя был маленьким и почти автономным городком, несмотря на то что считался районом Ленинграда. Подросшая молодежь делила его на сферы влияния двух училищ: общевойсковой «Кировухи» и Военно-морского училища радиоэлектроники имени Попова – «Поповки». Мы находились в сфере влияния кировцев, но тяготели к «пингвинам», как прозвали военморов за черную форму, характерную походку и небольшой рост. Дело в том, что в «Поповке» готовили офицеров подводного флота, и хотя в 1980-е Советский Союз уже строил огромные атомные «Тайфуны», так что необязательно было набирать невысоких моряков, эта тенденция сохранялась. Поповцы по праву считали себя интеллектуалами и относились к «сапогам» с неприкрытым снобизмом, что не мешало и тем и другим на майские праздники красить траву около училищ в зеленый цвет.
Петергоф, впрочем, и без того утопал в зелени. Весной он окутывался белой пеленой: начинали черемухи, затем вступали вишни, затем, как
в «Катюше», яблони и груши, в июне последним аккордом выстреливали заросли боярышника, шиповника и кремово-белых чайных роз. Пурпурный шиповник норовил цвести дважды, в июне и в августе. Весенние выпускные у курсантов превращались в городской праздник: молодые офицеры в наброшенных на одно плечо кителях с новенькими погонами бродили по паркам с шампанским и девушками, сидели с гитарами на старых ивах вокруг Ольгиного пруда, гусарствовали, задирали друг друга.
К 1990-м военные вузы резко потеряли престиж, полуголодные курсанты перестали считаться завидными женихами. В 1998 году Кировское
училище, находившееся в помещении казарм лейб-гвардии уланского полка, расформировали. Теперь там школа милиции. От кировцев остался музей, поддерживаемый ветеранами-энтузиастами, и ресторан-клуб «Белая роза». Гражданские жители Петергофа работали в основном на Петродворцовом часовом заводе. ОАО «ПЧЗ» ликвидировали в 2004 году, марку «Ракета» перекупили, и часы вроде бы до сих пор где-то производят, но заметное отовсюду заводское здание с космического вида башенкой занято сейчас торговым центром. Завод вел родо словную от Императорской гранильной фабрики, детвора из поколения моих родителей любила рыться в отвалах в поисках полудрагоценных камушков.
|
|
Осенью 1941-го по соседней улице – Ораниенбаумскому спуску – прошла линия фронта: немцы вышли к Финскому заливу в районе Стрельны и
наступали, соответственно, не с запада, а с востока. По рассказу одной из местных жительниц, те, кто не успел уйти, несколько дней сидели в подвалах разрушенных домов в «ничейной полосе» под грохочущей канонадой. Потом кто мог – перебрался на Ораниенбаумский плацдарм, в «Таменгонтскую республику», названную так по поселку Таменгонт, где располагался штаб плацдарма, удерживаемого Красной армией. Все время оккупации, с сентября 1941-го по январь 1944-го, на территории «республики» сохранялась советская власть. Форты Красная Горка и Серая Лошадь боролись с немецкой артиллерией. Партизаны ходили туда и обратно через необозначенную границу. А дед моей подруги и соавтора Ксении
Венглинской, бывший из семьи немецких поляков и служивший в Таменгонте ветеринаром, ездил в Петергоф через линию фронта на велосипеде: добывал в городе продовольствие и спирт. На окрики немецких часовых отвечал на верхнесилезском диалекте.
Года два назад напротив военного мемориала на бывшей линии огня начали возводить элитный жилой комплекс. Бронзовый «братишка» поднялся в атаку, а перед ним – рекламный щит. Парадоксально живым памятником времени остается Свято-Троицкое кладбище на берегу залива, самый старый некрополь Петергофа с захоронениями XVIII века. В войну он был изрыт снарядами, и даже сегодня не понять, где провал могилы, а где воронка. Среди вывороченных надгробных камней можно найти остатки фамильного склепа Авенариусов. В семействе были пасторы, лейб-медики, ученые. Один из последних Авенариусов, Александр Александрович, совмещал занятия медициной со своим хобби – архитектурой и продвинулся в этом настолько, что построил в Петергофе несколько зданий. Здесь же была похоронена семья садового мастера Петра Эрлера, которому город обязан пейзажными парками – Александрией и Александрийским. Сейчас надгробный камень Эрлера перенесли в Александрию и поставили близ Готической капеллы.
В прошлом году, когда мы продавали петергофскую квартиру, моя сестра, живущая ныне в Португалии, сокрушалась. Но, приехав подписывать
документы, признала: «Все-таки мы больше сожалеем о прошлом». Настоящее Петергофа – это гостиницы на месте скверов, синие заборы и
вырубленные деревья, биргартены у Монплезира, на террасе которого, по легенде, Лермонтов писал «Белеет парус одинокий». Мой «прошлый»
Петергоф – это скромная арка в садике Монплезира с видом на плоский сверкающий залив, в любое время года обещавшая мечту, террасы у
Марли, белоснежные и гордые, как эхо империи. Маяки и матросы. Корабли и капитаны. Белый весенний чад цветущих деревьев над городом и
Готическая капелла, сверкающая эльфийским огнем среди нежной зелени. Это был чудесный маленький, одновременно имперский и уютный
город, где тени мертвых уживались с новоприбывшими живыми. Последние лет пять из Петергофа делали элитный район Петербурга. И вы удивитесь, но местные благословляют кризис, из-за которого вся эта обедня, глядишь, и накроется медным тазом.
|
