Внимательно рассмотрев Большой каскад в XIX и в ХХI веке, можно найти немало отличий
прежние времена приходилось верить на слово, теперь же в этом может убедиться любой: Петергоф действительно лучше. Интереснее,
разнообразнее, таит в себе хитросплетение самых необычных мотивов и идей. И это помимо чисто инженерного превосходства, ведь столь мощной струи, как из раздираемой Самсоном пасти льва, нет больше нигде. И все это без помощи электричества!
Петергоф советский
Единственное, чем Версаль превосходит своего русского собрата, – более солидным возрастом. Конечно, и над версальским ансамблем потрудились реставраторы, но подлинности в нем больше. Нет, например, того свежего блеска позолоты, что неприятно удивляет на петергофском Большом каскаде, ведь благородную патину сымитировать нельзя. Петергоф в значительной части принадлежит XX веку, точнее, советской культуре послевоенных десятилетий, когда «возрождались из пепла» утраченные пригороды Ленинграда. Вот только как бы настойчиво ни напоминали о чудовищных разрушениях фотографии, выставленные буквально на каждом углу, сколько бы ни воздавали должное подвигу реставраторов, неизбежно возникает ложное впечатление, будто Петродворец, Пушкин и Павловск каким-то чудом просто вернулись в довоенное состояние, словно и не было войны. Ведь об этих дворцах и парках не принято говорить как о памятниках советской, более того, сталинской архитектуры. Неискушенный посетитель, который, проходя парадной анфиладой Петергофского дворца, вздохнет: «Да, жили предки…» – окажется
жертвой стыдливого стремления скрыть возраст памятника, вместо того чтобы, наоборот, порадоваться за то, что еще недавно у нас могли построить такое… А то, что столь тщательное восстановление разрушенного в XX веке не правило, но исключение, можно понять, посетив
многие дворцы Германии – с голыми стенами внутри и зияющими пустотами снаружи.
Петергоф голландский
Но если для минувшего века воссоздание ансамбля фонтанов – событие беспрецедентное, то петровский Петергоф определенно чему-то подражал. В первую очередь, конечно, Версалю, послужившему образцом десятку загородных резиденций больших и малых правителей Европы. Петр I, впрочем, открыл французскую архитектуру не сразу. В культурном плане царь получил скорее демократическое протестантское воспитание – сначала у немецких колонистов в Москве, затем в Голландии, стране, при всей своей политической и денежной мощи, далекой и от абсолютизма, и от демонстрации чрезмерной роскоши. При всем том, трудясь на корабельной верфи, царь-плотник не мог не заметить и прибывавшие морем экзотические растения – дары колоний, и совершенно особое отношение голландцев к природе своей страны – лишенное всякой сентиментальности, активное, деятельное.
|
|
Аллеи, каналы, дамбы – все это помогало утверждать в природе человеческое, геометрически выверенное начало, когда вся страна становилась подобием регулярного сада. У голландцев тоже была аристократия со своими загородными дворцами, которые, по мнению историков, повлияли на облик Версаля с его долгими прямыми аллеями и крестообразным (впрочем, никуда не ведущим) каналом.
Фонтан-шутиха в Хельбрунне. Вода не бьет только из-под одного сиденья, которое предназначалось архиепископу
В Петергофе сходство с Голландией усиливает присутствие моря, которого в окрестностях Парижа, конечно, нет. Частный дворец Петра, по иронии получивший французское имя Монплезир, стоит вспомнить сначала, что два важнейших атрибута Версаля – фонтаны и симметрия – в свою очередь пришли во Францию из-за рубежа и нет ничего такого в идее подчинения водной стихии воле человека, что бы не было придумано раньше, задолго до эпохи короля-солнца, вдали от его державы.
Петергоф итальянский
Подлинными создателями фонтанных парков были жители страны, изобилующей источниками и эффектными перепадами высот, позволяющими легко добиться должного напора воды, – итальянцы. Петергоф тоже может похвастаться удачным расположением, тогда как пологий версальский холм, конечно, не мог обеспечить приличной высоты и силы фонтанных струй. Но итальянские сады всегда отличались камерностью – сказывался недостаток средств, ведь усадьбы с фонтанами принадлежали по большей части римским кардиналам, представителям знатных, но не слишком богатых семейств. Конечно, русский царь не мог взять за образец скромные виллы Альдобрандини или Ланте. К тому же он их не видел – Петр не бывал в Италии: ни в Венеции, на которую якобы похож Петербург, ни в самом первом Версале – вилле д’Эсте в Тиволи под Римом. В отношении размеров этот райский уголок относится к Петергофу и Версалю как какой-нибудь садовый участок к городскому парку. На крошечной территории здесь сосредоточено больше тысячи фонтанов. Абсолютные монархи с их многочисленной свитой попросту не смогли бы развернуться в такой тесноте! И все же сама идея фонтана, который современному человеку кажется чем-то совершенно естественным и априори красивым (не только в
городских парках, но и, скажем, посреди Невы), должна была когда-то где-то кому-то впервые прийти в голову. И произошло это, скорее всего,
в середине XVI века в Италии, причем изобретателем фонтанных ансамблей стал архитектор и ученый-археолог Пирро Лигорио. Уже в первом его парке – Тиволи – царит симметрия. Зодчему показалось логичным уподобить парк анфиладе парадных комнат, нанизанных на единую ось.
|
|
|
|
|
Скульптурную группу «Нептун» немецкие мастера создали в 1650-е годы для украшения Нюрнберга. Она почему-то
не была установлена, и ее купил путешествовавший по Европе будущий император Павел I
Петергоф немецкий
Но вот чего ни в Италии, ни во Франции не сыщешь, так это петергофских шутих. К ним тоже все настолько привыкли, что не задумываются,
насколько они типичны для фонтанных парков, да и встречаются ли вообще где-нибудь за пределами Петродворца. А ведь единственным прообразом этой части петергофского ансамбля мог послужить только парк в Хельбрунне – резиденции зальцбургских архиепископов, тех самых, которым служил когда-то Моцарт. В пригородном парке – почти таком же крошечном, как и Тиволи, – композитор мог, в частности, наблюдать самую большую музыкальную шкатулку в мире, кукольный театр, приводимый в движение водой. Парк перенасыщен всевозможными наивными игрушками, включая столь любимое всеми неожиданное поливание водой. Видел ли этот парк Петр? Хельбрунн еще старше, чем Версаль, но русский царь в своих многочисленных поездках по немецким княжествам не посетил расположенный в предгорьях Альп Зальцбург. Впрочем, почему бы не предположить, что широко известный в Европе зальцбургский аттракцион мог привлечь внимание Петра заочно? О Хельбрунне напоминают и бассейновые фонтаны (от которых в Петергофе осталась одна «Фаворитка» – собачка, гоняющаяся по бассейну за утками), и дубки с грибками. Благодаря этим развлечениям величественный ансамбль каскадов и прямых аллей дополняется в Петергофе неожиданной комической нотой, величавая серьезность разбавляется легкой шуткой, игрой.
Все эти богатства, однако, поначалу могли видеть лишь немногие. Только спустя сто лет Николай I открыл русский Версаль для всех – в дни
особых народных гуляний. Созданный когда-то для одного человека, как воплощение его безграничной власти и над стихиями, и над людьми, Петергоф уже в XIX веке воспринимался как великолепное развлечение, которым нечестно наслаждаться в одиночку. Ну а в советское время
парк воссоздавали уже и в самом деле для народа, как драгоценный подарок за все перенесенные им лишения и военного, и мирного времени.
Иван Саблин
Мюнхенский Версаль – Нимфенбург, дворец баварских курфюрстов
|
