Конюшенная площадь. 1910-е годы
ри Петре I берега речки Мьи (Мойка) представляли собой глухую городскую окраину. Царь всячески стремился к тому, чтобы настоящим городским центром стал Васильевский остров, даже запретил частное каменное строительство на левом берегу – вне набережной, где находились оба его дворца, летний и зимний. На задворках селились иностранцы – немцы и греки, а позади их слобод был только узкий извилистый рукав Невы да болото. И вот в этом непритязательном месте, совсем не похожем на центр великого города, начинается строительство грандиозных императорских конюшен, своими размерами превзошедших все построенное в Петербурге до этого. Вообще-то, царь, страдая падучей, лошадей боялся, его стихия – море, лодки и корабли. И жителям новой столицы предстояло отучиться путешествовать по суше, мостов не предполагалось, а для решения транспортной проблемы на том же левом берегу устроили две верфи: партикулярную у истока Фонтанки и государственную на стапелях Адмиралтейства. Однако оставалась еще зима, когда реки и каналы замерзали, а кроме того, важна была репрезентативная функция, ведь приличному человеку ходить пешком не подобало. Величественный конный выезд, роскошные кареты, породистые лошади – все это было неотъемлемым элементом тогдашней дворцовой жизни в Европе. И русский царь не хотел отставать от своих зарубежных коллег – подобно Парижу или Вене, Петербургу тоже полагалось иметь огромные императорские конюшни. Вот и затеяли поблизости от дворца, на пустынном берегу Мойки, стройку большой государственной важности. Первые конюшни спроектировал швейцарец Николай Гербель (Харбель). Парадный вход со стороны Мойки он украсил тонкой и длинной башней. Как и другие доминанты петровского Петербурга, она напоминала о средневековых традициях севера Европы. Подобно кораблику над Адмиралтейством, венчал эту башню вздыбленный конь. Но, видно, дурная болотистая почва виной тому, что уже к концу XVIII века здание сильно обветшало, а потому в 1810-е подверглось масштабной реконструкции. Ради экономии средств зодчий Василий Стасов выстроил новые конюшни на старом фундаменте, оттого фасады сохранили странный излом с неудобным внутренним углом. Объясняется он просто:
северный фасад, выходящий на Мойку, повторял изгиб реки, а южный стал парадным лишь при Стасове, в петровские времена никакой площади там не было.
Конюшенная церковь
Вместо снесенной башни Стасов увенчал церковь, расположенную в центре здания, приземистым куполом. О таких говорят «блюдцеобразный». Действительно, зодчество рубежа XVIII и XIX столетий росло вширь, не ввысь. Кроме того, наследники архитектурных идей Французской революции, Стасов, Андреян Захаров, Луиджи Руска и многие другие в России и по всей Европе стремились тогда свести свои проекты к набору простейших геометрических фигур. Вот и здесь кубический объем храма, такие же кубы по углам здания, полукруг колоннады. Конюшенная церковь далека от русских храмовых традиций, от возрожденного Елизаветой Петровной пятиглавия. Она строилась, как и многие другие в то время, в
подражание конкретному памятнику античной (дохристианской) архитектуры – римскому Пантеону. Правда, отказаться от окон, как в Пантеоне,
устроив вместо них отверстие посредине плоского купола, – до такого никто из архитекторов не доходил. Но вот цилиндрические объемы под
плоскими куполами для рубежа веков явление обычное. В смелой архитектуре Конюшенной церкви нашлось место и для цилиндров: это две звонницы, по смелости формы оставляющие позади все другие эксперименты неоклассицизма. Словно сам испугавшись такой находки, Стасов
разместил их сзади, чтобы не слишком бросались в глаза. Можно видеть в этих колокольнях еще одну аллюзию на Пантеон, портик которого более века венчали похожие звонницы. Создал их в XVII веке великий мастер барокко Джанлоренцо Бернини, а снесли никем не любимые «ослиные уши» при Наполеоне, то есть незадолго до возведения «Пантеона» на Конюшенной. Еще одна реминисценция на римскую постройку – лоджия на фасаде (взамен портика) – утрачена в середине XIX века, когда ее ради расширения церковного пространства заложили. Тогда же исчезло большинство высоких окон, от которых остались только полуциркульные отверстия под крышей. Стойла располагались со стороны Мойки, а корпус вдоль Екатерининского канала занимал манеж, там вместо окон были таких же пропорций ниши. Нужно ли конюшням много света или правы те, кто уменьшил количество окон? Ответ на вопрос знают, наверное, только коневоды. Однако к середине ХХ столетия, когда здание после многочисленных переделок приблизили к состоянию начала XIX века, лошадей в нем уже давно сменили автомобили, а потому восстанавливать окна, как и лоджию храма, не стали. Верно ли это? Глухие стены конюшен выглядят необычайно эффектно и в точности отвечают устремлениям архитекторов той эпохи к геометрической ясности и простоте.
|
|
Колоннада
Изысканная колоннада со стороны Конюшенного переулка с колоннами неопределенного ордера – еще один стасовский эксперимент. Колонны
эти и не дорические – у дорических колонн без баз (то есть греческих, как в Горном институте) должны быть каннелюры, и не тосканские – у тех должна быть база и иной фриз. Получился некий архаический гибрид, который изобрел вообще не архитектор, а художник – Жан-Луи Давид, пытавшийся в своих картинах из ранней римской истории («Клятва Горациев», «Брут») воспроизвести суровый стиль построек Рима республиканской эпохи.
Римский Пантеон в XVIII веке. С гравюры Джованни-Баттисты Пиранези. Храм с плоским куполом и двумя невысокими колокольнями мог послужить прототипом церкви на Конюшенной
Такие колонны сразу же стали необычайно популярны у зодчих, но в Россию попали с изрядным опозданием: стиль времен Французской революции появился здесь в первые два десятилетия XIX века, а ампир пришел лишь в 1820-е. Стасов оставил множество построек с подобными колоннами: в Петербурге возвел сурового вида Ямской гостиный двор, в Костроме в том же стиле – огромные торговые ряды. А дом Котомина на Невском, где расположено «Литературное кафе», приписывают зодчему лишь на том основании, что его фасад украшают две лоджии с такими же колоннами. Этот театральный прием – колоннада, которая ниоткуда не видна целиком, но эффектно поворачивает за угол, – наиболее удачная и самостоятельная часть стасовского замысла.
Жан-Луи Давид. Ликторы приносят Бруту тела его сыновей (фрагмент). Колонна, придуманная художником, – без базы, но с дорической капителью – очень понравилась архитектору Стасову
Масштаб
На фоне всех перечисленных цитат и частных находок главным достоинством здания остается необычайная монументальность. Причем при скромной высоте – всего в два этажа. Для одноэтажной петровской эпохи это довольно много, для начала XIX века уже странно мало. Конюшни, правда, в большем числе этажей не нуждались, со стороны Мойки хватило и одного. Да ведь и в основной части гигантского Адмиралтейства, построенного в те же годы, сначала было только два этажа. Поражали эти постройки своей площадью. И тем, как умели зодчие подобрать подобающий образ и масштаб деталей. У французских мастеров классицизма, творивших в эпоху великих потрясений, и у их немецких коллег, жителей карликовых государств, было, конечно, меньше возможностей осуществить мечту о чем-то грандиозном. Но и в Петербурге по-настоящему больших классических зданий до ансамблей Росси было немного. Академия художеств, банк на Садовой Джакомо Кваренги – вот, собственно, и все. Чуть ли не самыми масштабными комплексами были тогда многочисленные казармы. Однако военное ведомство сторонилось архитектурных излишеств. Сложный план, разнообразие фасадов, изысканные детали – все эти достоинства императорских конюшен есть признаки исключительной, государственной важности заказа, каковым и был важнейший атрибут императорской власти – конюшни. Не многим зодчим посчастливилось получить такие заказы, Стасов – один из них. Иван Саблин
Не многие обращают внимание на оригинальную колоннаду конюшен, спрятанную в переулке
|
