Фотография, подаренная Чайковским певцу Николаю Фигнеру
оска установлена еще в 1890-е годы, таких в городе совсем немного: на Мойке, 12, – «у Пушкина», на Моховой, 3, где жил Гончаров, на Фонтанке, 118, – на доме Державина.
Для современников дом на углу Малой Морской и Гороховой, напротив дворца старой графини – прототипа «пиковой дамы», связан с потрясением, которое вызвала скоропостижная смерть всенародно любимого композитора. Его похороны, как незадолго до этого проводы Достоевского, превратились в многотысячную манифестацию скорби и любви. О причине смерти – холера или самоубийство – дискутируют уже больше ста лет, и каждая версия нашла своих адептов. В 2001 году видный московский музыковед Виктор Варунц опубликовал в журнале «Музыкальная академия» воспоминания о тех трагических днях, оставленные Сергеем Дягилевым, тогда еще не прославленным импресарио и открывателем талантов, но пылким двадцатилетним провинциалом, страстно влюбленным в музыку Чайковского. В конце жизни библиофил Дягилев решил оформить каталожные карточки на свои книжные и нотные раритеты, и та или иная партитура вызывала у него цепную реакцию воспоминаний. Написанные для себя, эти строки сочетают и репортажную дневниковую точность, и мемуарный взгляд издалека.
Дом, где умер Чайковский, в 1900-е годы был знаменит артистическим рестораном «Вена». Фото 1911 года
|
|
«За неделю до смерти Петр Ильич дирижировал в зале Дворянского собрания только что написанной Патетической симфонией. Это был не обыкновенный вечер, все ждали симфонию с алчным любопытством. Успех был потрясающий, и никто не чувствовал, что через неделю П. И. не станет. Он дирижировал, как всегда, крайне нервно. Во время исполнения плакал. На неделе в хронике “Нового времени” появилась развязная заметка, говорившая, что П. И. Чайковский несколько дней тому назад занемог, что болезнь течет своим порядком, и вдруг к концу заметки была приписана фраза: “Вчера П. И. Чайковский скончался”. Я не верил глазам своим. Я только что встречался с П. И. в Александрийском театре, в ложе Константина Варламова, и вспомнил, что как раз разговор шел о смерти и что П. И. с отвращением сказал: “Господи, неужели и ко мне придет эта отвратительная курноска?” Я без памяти вскочил и, хотя знал, что это была холера, помчался на Малую Морскую, в квартиру П. И. Когда я вошел в дом, все двери были настежь и никто меня не встречал, в комнатах был беспорядок. На столе я увидел брошенную оркестровую партитуру Шестой симфонии, а на диване знаменитую коричневую шапочку П. И. из верблюжьей шерсти, которую он носил не снимая. В следующей комнате были голоса, я вошел и увидел лежавшего на диване П. И., одетого в черный сюртук. Около него устраивали стол моряк Н. Римский-Корсаков и певец Н. Фигнер. Мы взяли тело П. И. – я держал его за ноги, – переложили на стол. Кроме нас, в квартире никого не было. Все разбежались. Я нашел П. И. мало изменившимся и таким же молодым, каким он был до конца. Я побежал за цветами, и весь первый день на его ногах лежал только мой венок. На панихиде уже было много народу, между прочим и И. Всеволожский (директор Императорских театров), Э. Направник и другие. Все держали у рта платок и выплевывали слюну, так было сказано делать, чтобы не заразиться холерой. На похоронах было видимо-невидимо народу, по всему пути были зажжены фонари, везли мимо Мариинского театра в Казанский собор. Все ждали государя, но приехал только великий князь Константин Константинович – президент Русского музыкального общества и Академии наук. Я шел за гробом с Римским-Корсаковым, который мне сказал: “Вот вовремя умер человек. Гуно так пережил свою славу, что никто его смерти и не заметил”. (Гуно умер незадолго перед Чайковским в том же году.)
О смерти Чайковского вскоре составилась целая легенда. Некоторые говорили, что он выпил в ресторане Лейнера стакан сырой воды, от которого получил холеру. В ресторане мы действительно видали П. И. каждый вечер, но в Петербурге в это время никто воды не пил, и этот факт нас очень удивил. Другая легенда – выдуманное самоубийство П. И. отравлением, будто бы из-за трагической любви к одному лицу из его же семейства. Лицу этому П. И. посвятил одно из своих капитальнейших произведений. Уверяли, что если бы это была холера, то никого бы не пустили после смерти в квартиру, говорили, что эпидемия уже кончилась, – я всему этому мало верю. Я был дружен с тем лицом, которое выставляли виновником трагедии, и думаю, что эта легенда лишена оснований. Мать П. И. тоже умерла от холеры. Любопытно, что П. И. лечил тот же морской доктор Лев Бертенсон, который играл видную роль при смерти Мусоргского. Когда Мусоргский
в нищете был разбит болезнью, его поместили в военный госпиталь в качестве денщика упомянутого доктора Бертенсона, и в этом звании денщика морского врача он и скончался…» А. П.
|
|
|
|
|
 |
Личный опыт
Сергей Мальцев
пианист, профессор Петербургской консерватории – о попытке создания музея в квартире Чайковского
|
В конце 1990-х мы организовали благотворительный фонд имени П. И. Чайковского, в который вошли директора Эрмитажа и Русского музея, известные музыканты, скульпторы, реставраторы. Однако создание музея натолкнулось на правовую неразбериху. Пятикомнатная угловая квартира на последнем этаже, где умер композитор, к этому времени была разделена на две части и приватизирована. Расселить ее – а Мариинский театр в лице Валерия Гергиева был готов выкупить помещения даже без помощи фонда – оказалось невозможно. Комнаты находились в ужасающем состоянии, но и весь дом нуждался в капремонте, а ведь реставрация стоит во много раз дороже, чем ремонт. Все можно было бы сделать, если бы нашелся энергичный человек со связями на самом верху, готовый посвятить этому период своей жизни. Резонанс от такого музея был бы огромным, ведь в мире Россию в первую очередь знают как страну Чайковского, а не Пушкина. Каким пиететом окружены в Европе мемориальные музеи Баха, Моцарта, Бетховена, Листа! Я не верю в холерную версию смерти Чайковского. Сочиняя Шестую симфонию, он несомненно знал о своей скорой кончине. Это взгляд на прожитую жизнь, где средние части – воспоминания
о любви и славе, а финал – переживание собственной смерти. Случайно такое произведение, как и Реквием Моцарта, сочинить невозможно.
Премьера Шестой симфонии состоялась во Дворянском собрании Петербурга (ныне Большой зал Филармонии)
|
