Придуманный Рерихом знак «три шара» – прошлое, настоящее и будущее в круге времени –
стал «товарным знаком» художника, а для его последователей – почти религиозным символом
Роговая капелла на открытии монумента Рериху
зкая полоска зелени между Большим и Средним проспектами – единственный полноценный парк на Васильевском острове, впрочем, официальное его название – сад «Василеостровец». Задумали этот сад еще в конце XIX века, когда Общество народной трезвости озаботилось досугом рабочих окрестных заводов. А в 1920-е из разрозненных зеленых насаждений вдоль Большого проспекта – палисадников, сквериков, огородов – удалось собрать два гигантских бульвара, сделав магистраль, пожалуй, самой зеленой улицей в старой части города. Но вот беда, дальше к западу проспект сужался, так что продолжить бульвары не было возможности. А ведь именно в этом месте затевалось тогда возведение пролетарской архитектуры. И в качестве частичной компенсации, вернее, ради смягчения перехода от парадной части острова к
промзоне сад был продлен до Среднего проспекта и Покровской больницы. Ну, а по-настоящему узким Большой становится уже за пределами
квартала – после улицы Шевченко. Окончательно «Василеостровец» сформировался после войны, тогда же со стороны проспекта появилась монументальная ограда. Но все равно чего-то не хватало. Ведь с давних пор паркостроители знали: чтобы сад отличался от дикой природы, в нем должны быть какие-нибудь памятники – павильоны или беседки, на худой конец статуи и бюсты. Именно таким был задуман Летний сад, и в XIX веке традицию барокко продолжили, населив новооткрытый Александровский сад возле Адмиралтейства разнообразными героями русской истории и культуры. Иначе какой от прогулки по саду толк? А так посетители не праздно шатаются, но размышляют о делах великих людей.
Только в XXI веке монументальная пропаганда добралась и до «Василеостровца», странно бедного на памятники, если не считать стоящего по соседству Ленина перед Покровской больницей. Да еще Кирова – внутри посвященного ему ДК. У нового времени новые герои. Первый и последний мэр Петербурга Анатолий Собчак появился на территории сквера, продолжающего «Василеостровец» вдоль Большого проспекта, еще
в 2006 году. Что же до Рериха, то его прежде едва ли было возможно увековечить, ведь и судьба, и творчество его не вполне отвечали принятому в советские времена канону «правильного художника». Свои поклонники есть и у политика, и у живописца, и не будет преувеличением сказать, что вокруг этих фигур ведутся нескончаемые споры. Что уж говорить о фигуре в значении «памятник»?!
|
|
Собчак
Соавтором Шемякина был тогда архитектор Вячеслав Бухаев, в основном прославившийся именно в роли оформителя городской скульптуры. Ему принадлежит и архитектурная часть памятника Собчаку. Суровому минимализму фигуры Рериха здесь противопоставлено нечто камерное и одновременно мишурное. Не сразу можно догадаться, что это университетский профессор выступает с кафедры, а кажется, будто человек в халате, возвышающийся над рабочим столом, какой-нибудь врач из соседней больницы. Не обошлось и без пояснений на постаменте: фрагмента указа о возвращении городу исторического названия, в чем многие видят главное достижение мэра, и цитаты из Бродского, к Собачку отношения не имеющей. Причем строчки «на Васильевский остров я приду умирать» даже не подписаны. Вероятно, авторы монумента
посчитали, что всем и так известно, кому принадлежат эти стихи. Однако дело даже не в пресловутом копирайте – хуже всего какая-то исключительная пошлость такого употребления не к месту известных строк. Как если бы кто-нибудь написал на памятнике: «Exegi monumentum», – неважно, со ссылкой на Горация или без. Тем более что умер-то первый мэр, как и Бродский, вдали от Петербурга. Но кто из чиновников, ответственных за воздвижение монументов, задумывается о таких отвлеченных понятиях, как банальность или дурной вкус! Просто так положено – время от времени поминать в граните и бронзе выдающихся людей, давая уж заодно и скульпторам работу. Если еще в начале ХХ века поэт-футурист Филиппо Томмазо Маринетти говорил, что открытие всякого нового монумента порождает только дикий взрыв хохота у всех тех, кто имеет хоть чуточку понимания искусства, то в наши дни, прослышав об очередной затее властей кого-то увековечить, можно не сомневаться: выбор будет только между «ужас» и «ужас! ужас! ужас!». Странно, что и те, кто искренне восхищается Рерихом или же уважает Собчака, не испытывают чувства неловкости. Они, судя по всему, рады, что «наконец появился памятник», как будто только он – безусловная гарантия признания или успеха. Тогда как лучшим памятником теперь, пожалуй, может быть только отсутствие такового. И. С.
|
Вход в Василеостровский сад в национальном духе подчеркивал приватный характер отдыха. Торжественные ворота
в стиле советского классицизма напоминают, что поход в парк – это больше чем отдых, культурная обязанность
|
|
|
|
Рерих
Для кого-то Рерих больше, чем художник, – мистик, духовидец, гуру. Для кого-то меньше, чем художник, – поначалу всего лишь посредственный живописец, все больше увлекавшийся разного рода «чудесами», вроде спиритических сеансов, вообще необычайно популярных на закате империи. В конце концов империя пала, а Рерих отправился на поиски страны просветленных Шамбалы, по пути творя загадочные горные виды с невозможными сочетаниями небывалых цветов. Но кому-то ведь нравится, отчего же не поставить памятник всемирно известному петербуржцу? На открытии монумента явно хотелось экзотики. Монахов из опекаемого художником дацана, правда, не пригласили, но была столь далекая от Рериха роговая музыка. А вот место в том и другом случае выбрано вполне логично. Все дело в близости юрфака Санкт-Петербургского университета (22-я линия, 7), где учились и Собчак, и Рерих. Правда, во времена последнего их альма-матер располагалась в ином месте. Отчего же не поставить памятники прямо перед зданием? А сад на что? Видимо, инициаторы установки монументов хотели почтить их память не только в связи с юриспруденцией. Скульптор Виктор Зайко, посадивший еще в 1994 году у дворца «Коттедж» в Петергофе бронзового цесаревича Алексея, обратился в случае с Рерихом к редкому жанру скульптуры в граните. Городские памятники обычно ставят на гранитный пьедестал, выбирая для них самих какой-нибудь иной материал, чаще всего бронзу, иначе статуя получится излишне монументальной. Но здесь Рерих, словно призрак, встающий над Гималаями и запахивающий тяжелое зимнее пальто, оказывается вполне уместен в каменном варианте. Очевидно, что Зайко пошел по пути Сергея Меркурова, русского советского скульптора, создавшего в Москве превосходные образы Достоевского и Льва Толстого.
Есть в этом запахивающем жесте, конечно, некоторый примитив, коль скоро из всей сложнейшей гаммы чувств, порождаемых искусством,
автором выбрано лишь чисто физическое переживание холода. И все же в наши дни немалая удача для скульптора – избежать мелочности и
многословия, когда публичный монумент оказывается похож на новогоднюю елку, увешанную игрушками. Естествен соблазн какую-нибудь из
таких висюлек сорвать. Подобная участь постигла памятник «Первым зодчим Петербурга», поставленный в саду за Сампсониевским собором
на Выборгской стороне: его очистили от всех деталей из цветного металла, включая многокилограммовый стол. На взгляд одних, это варварство, непонимание тонкой мысли художника Михаила Шемякина, для других же – народный концептуализм, явление вполне современное.
За спиной первого мэра строится новый Петербург
В XIX веке в Василеостровском саду играл любительский народный театр. Общество трезвости полагало, что участие в спектаклях эффективно отвлекает народ от пьянства. Сгоревшее деревянное здание в 1930-х сменила эстрада-ракушка
|
