Вольные упражнения участников физкультурного парада на пл. Урицкого. Фото: Жуков. Петроград, 29 мая 1923 года

В июле 1922 года меня, семилетнего, родные привезли в Петроград учиться в школе. Жил я в доме № 3 по Кирпичному переулку (дом № 13 по улице Герцена), где наша семья поселилась еще в далеком 1891 году. <...> Город еще не оправился от последствий и разрухи Первой мировой и Гражданской войн, от голодовки 1919 года, когда горожане в поисках хлеба разъехались по деревням. <...> Пустуют квартиры: часть жителей не вернулась из деревень, а многие уехали навсегда, ну хотя бы в Париж...

Первые впечатления о городе – это... музыка. Летом в воскресенье из открытых окон буквально льются звуки рояля. Удивительные мотивы запомнились сразу, но только повзрослев, я узнал, что это были «Музыкальный момент», «Турецкий марш», «Развалины Афин» и многое другое из музыкальной классики. Не все покинули город. Оставались и те люди высокой культуры, которых, к сожалению, позже называли «бывшими». Вот они-то и создали музыкальный «фон» дома. Кроме русских в доме жили семьи эстонцев, шведов, немцев. Хозяек этих семей мы называли вежливо: мадам Эгле, мадам Сникер, фрау Корт.

Начиная с весны 1923 года город значительно оживился, стало заметно больше людей. <...> Особенно запомнился оживленный перекресток Невского и улицы Герцена. Весело бегали мальчишки с полотняными сумками, набитыми газетами, звонко кричали: «Газета копейка, газета копейка!» (была газета с таким названием и такой же ценой), «Рясная вечерняя газета, рясная вечерняя газета!», «Покупайте, читайте ответ Советского правительства на ультиматум Керзона!» Ну прямо как мальчишки в Нью-Йорке. Нам казалось, что это здорово, вон какие они веселые, да и деньги зарабатывают. Позднее, повзрослев, я понял, что радостного в этом не так уж много. Мы подружились с озорным мальчуганом-айсором, сидевшим на углу улицы Герцена и нашего переулка на ящике с нехитрым инвентарем чистильщика сапог, задорно выбивавшим ритмы сапожными щетками. Вот еще пример того, как дети вынуждены были зарабатывать. <...> Одна из самых памятных примет того времени – это жизнь двора. С утра слышна разноголосица.
«Раки, раки, свежие раки!» Разносчик несет на голове большую корзину, где в сыром мху копошатся раки.
«Уголья, уголья, березовые уголья!» Это для самоваров. Нелегко носить на голове тяжелую корзину. Зеленщики разносят по квартирам свой товар. Все это к утру, когда хозяйки начинают готовить.

У магазина №1 «Ленювелирторга». В 30-е годы в бывших домах Вавельберга и Фаберже работали крупнейшие скупки антиквариата

Несколько позднее раздается басовитое: «Буттыл-бан... буттыл-бан». Значит, собирают бутылки и банки. Тут же скороговоркой: «Бутылок-банок, костей-тряпок». А ведь «буттыл-бан» были в очень большом дефиците. Долгие годы в аптеках лекарства выдавались только за сданные старые пузырьки от лекарств, флаконы из-под духов, одеколона. После полудня, ближе к вечеру, во дворах появляются новые люди: неторопливо заглядывая в окна, как бы прохаживаются татары, одетые в длиннополые одежды и небольшие черные круглые шапочки. Слышится привычное: «Халат, халат», – после продолжительной паузы «позывные» повторяются. Но произносится это с такой интонацией, что воспринимается как «халуут, халуут». Почему-то даже такие мелкие детали остались в памяти. Иногда из окна кивают, и старьевщик заходит в квартиру, а выходит оттуда, неся на руках старый сюртук, поношенный фрак, шляпу-котелок, цилиндр и тому подобное. У жителей дома от «старого режима» осталось много вещей, которые после 1917 года «вышли из моды». В доме № 17 по улице Герцена существовала шляпная мастерская «Паризек», владельцем которой был француз. Отсюда – когда-то модные котелки, канотье, шапокляки. А на нашем доме еще тогда сохранялась вывеска чуть ли не во всю ширину фасада «Портной Джон Лабренц». Его мастерская когда-то славилась на весь Петербург. Джон Лабренц был такой же «иностранец», как и известный в свое время (в двадцатые годы) ленинградский гитарист (гавайская гитара) Джон Данкер.

Лабренцем не брезговали и знаменитости, например, он шил мундиры адмиралу Рождественскому, командующему 2-й Тихоокеанской эскадрой. Старой одежды хватало, и ее охотно брали старьевщики. <...> Были в ту пору и бродячие артисты: музыканты и певцы. Зайдет такой бедолага во двор, сыграет несколько вещей на скрипке или гитаре – из окон упадет несколько пятаков, завернутых в бумажку, чтобы не укатились. В восемь-девять лет я не понимал, что безработица заставляла зарабатывать таким образом, но нетнет, да и вспомнишь одинокую фигуру со скрипкой, стоящую посреди пустынного двора … <...> Милый и тихий в то время Кирпичный переулок. Я прожил в нем лучшие свои годы: с 1922 года по февраль 1942 года, затем с 1946-го по 1948 год. В целом же наша семья живет в доме № 3 по Кирпичному переулку вот уже девяносто восемь лет. В те давние времена сам переулок и участок улицы Гоголя от Невского до улицы Дзержинского были «вотчиной» детей, живущих в этом мини-районе. <...>

Мы знали все легковые автомобили города, благо их было всего несколько десятков. Как ни тиха была улица Гоголя, но и на ней была стоянка нескольких автомобилей. У дома Вавельберга стояла низкая итальянская машина «ланча», и мы, конечно, уже знали, что низкая она потому, что у нее нет рамы, что это чуть ли не первая машина с несущим кузовом. У дома напротив стоял американский «понтиак», на раме которого фирменный знак: голова индейца в профиль с пером, воткнутым в волосы. Рядом стоял автомобиль, марка которого вошла в историю техники. Это знаменитый первый автомобиль конвейерного производства Форда модели «Т». <...> Напротив входа в дом № 15 по улице Герцена всегда стоял красавец (по тогдашним понятиям) «даймлер-бенц» с остроносым радиатором и блестящими выхлопными трубами, выведенными через капот. Ну как было не залюбоваться таким чудом техники. <...> В... доме № 15 – учреждение, но если подняться на самый верх, то попадешь в большой зал. Мы – туда. И разве не диво, что на полу стоит настоящий... самолет. Теперь я понимаю, что это тщедушное создание – один из самых ранних самолетов постройки начала века. Но какое впечатление он произвел на меня тогда! У стен – шкафы, заполненные старинными кремневыми ружьями, фузеями, холодным оружием. Позднее узнал, что в этом доме недолго существовал Музей Красной Армии. <...> Каждый день, выходя из дома в школу, хоть ненадолго, но задержишься у витрины, выходящей на переулок, и у витрины со стороны улицы Герцена. До чего интересно: поблескивают линзы, сверкают полированные колонки каких-то мудреных устройств. В полуподвальном этаже помещался магазин физических приборов, которым владели Лаговиер и Войнюнский. Иногда мы с братом заходили внутрь, и просто глаза разбегались от увиденного. В доме №17 по улице Герцена были две мастерские: над одной красовалась вывеска «Оптик Герлах», над другой – «Гравер Мусс» (к сожалению, их инициалов я не помню). В витринах – изделия искусных рук. <...>

Теперь пройдемся по нэповскому Невскому. Ничего не скажешь, живой, веселый проспект. Но нет теперешней суеты, публика была, не побоюсь этого слова, чинная, спокойная. И со стороны, то есть с других улиц, приходили на проспект погулять. Невский, 7. Здесь размещался, пожалуй, лучший в Ленинграде антикварнокомиссионный магазин: старинная дорогая мебель, картины, мраморные и бронзовые статуэтки (особенно запомнился метровой высоты бронзовый Дон Кихот), под стеклом прилавков готовальни знаменитой фирмы Richter, бинокли, что тогда было редкостью, дорогие мраморные письменные приборы с чернильницами причудливых форм. Нам особенно нравились письменные приборы, украшенные морской символикой: якорями, штурвалами, все это из бронзы, блестит. Фарфоровые и бронзовые вазы, часы. Но особый восторг вызывали часы, вмонтированные в бронзовые фигуры, стилизованные под паровозы и другие паровые машины. Причем вариантов таких часов было множество. Несколько лет мы млели, уткнув носы в витрины и рассматривая чудеса техники.

Невский, 13. Там сейчас магазин обуви, а ведь тоже раньше был замечательный антикварный магазин. Было, конечно, и общее с только что описанным магазином, особенно в части бронзы, но этот магазин отличался своей тематикой: старинные сабли в красивых ножнах, седла с чепраками, большое разнообразие высокохудожественных шахмат из кости и инкрустированных шахматных столиков. Повзрослев, мы в шутку называли эти два магазина филиалами музеев, но сейчас, думаю, так можно сказать и всерьез. <...> В доме № 18, чуть ближе теперешнего «Литературного кафе», был магазин Ефимова, которого я знал, так как он жил в нашем доме. В магазине продавалась всякая металлическая мелочь. Я там покупал, например, рыболовные крючки. Напротив, где сейчас парфюмерный магазин (сейчас Kauffman wine boutique – Ред.), продавались часы. <...> Первые пятилетки. Промышленность набирает темпы, показываются ее достижения. Накануне обоих праздников (1 Мая и 7 Ноября. – Ред.) на Невском в витринах магазинов выставляется то, что освоили ленинградские заводы: электромашины, телефонные аппараты, искатели автоматических телефонных станций. Тогда все это было в новинку, с этого начиналось внедрение машин и приборов, поэтому к выставленному в витринах проявлялся повышенный интерес. Ну а что говорить о нас, подростках, – все технические новинки производили на нас сильное впечатление.

...В те годы съемщики платили квартплату не в сберкассу, а выбранному жильцами дома уважаемому человеку, а он уже сдавал деньги в сберкассу. <...> Я, кстати, уже упоминал, что в нашем доме жил нэпман Ефимов, владелец магазина на Невском. Так вот этот честнейший человек и был у нас сборщиком квартплаты, что было очень удобно. <...> Хозяином обоих дворов нашего дома и примыкавшей к дому части Кирпичного переулка был старший дворник Борис Леонюк, белорус, бывший городовым до 1917 года, добрейший человек. <...> В 1937 году многих «бывших» выселили из города на Урал. Так под жернова попал и дворник дома № 3 по Кирпичному переулку.

Празднование годовщины Великой Октябрьской Социалистического революции. Сооружение макетов для выставки политической сатиры. Ленинград, 1927 г.