…Певец был строен и суров,
Он пел, трудясь, среди дворов,
Средь выгребных высоких ям
Трудился он, могуч и прям.
Вокруг него система кошек,
Система окон, ведер, дров
Висела, темный мир размножив
На царства узкие дворов.
Но что был двор? Он был трубою,
Он был тоннелем в те края,
Где был и я гоним судьбою,
Где пропадала жизнь моя.
Где сквозь мансардное окошко
При лунном свете, вся дрожа,
В глаза мои смотрела кошка,
Как дух седьмого этажа.
Н. Заболоцкий. Бродячие музыканты

В доме №15 по Конной улице в квартире 33 снял в 1928 году узкую комнатку с одним окном и печью-голландкой двадцатипятилетний поэт Николай Заболоцкий (1903–1958). Только что вернувшийся с военной службы, он был гол как сокол, но от литературных планов и предложений кружилась голова. Со своими друзьями из литобъединения «Левый фланг» (будущее ОБЭРИУ) Хармсом, Введенским, Вагиновым он выступает на бурных творческих диспутах в Доме печати, сотрудничает в детском журнале «Еж».

Самуил Маршак, главред «Ежа», вспоминал: «Самое большое, что мы могли ожидать от них вначале, – это создание перевертышей, скороговорок, припевок, которые так нужны были детской поэзии. Но все они оказались способны на гораздо большее, Заболоцкий даже взялся за вольный перевод “Тиля Уленшпигеля” и “Гаргантюа и Пантагрюэля”». Напомним, что в «Еже» был создан тот золотой фонд детской литературы, на котором воспитывают русскоговорящих детей до сих пор.

Маршак, Чуковский, Олейников, Житков, Шварц не нянчились с читателем, не «пикали строчки» про грибочки и цветочки, а говорили на равных, смешили, дразнили и учили, развлекая. В комнате на Конной улице был закончен и поэтический цикл «Столбцы» (в конце 1929 года его автор переехал на Пушкарскую). Это пронзительный ранний, угловатый Заболоцкий, еще не освистанный РАППом и не пропущенный через молох лагерей. Его действительно можно «слушать и читать глазами и пальцами», как он советует в манифесте ОБЭРИУ, написанном им в том же году. Конная улица хранила тогда следы грузного громыхающего быта дореволюционного торгового Петербурга.

Неподалеку, на Обводном канале, находился конный базар, на углу проспекта Бакунина – рынок, по булыжной мостовой тряслись телеги, запряженные лохматыми ломовыми битюгами.

В моем окне на весь квартал
Обводный царствует канал.
Ломовики, как падишахи,
Коня запутав медью блях,
Идут, закутаны в рубахи,
С нелепой важностью нерях.
Вокруг пивные встали в ряд,
Ломовики в пивных сидят.
И в окна конских морд толпа
Глядит, мотаясь у столба…

Идя к себе на Конную с Невского, Заболоцкий должен был пройти через три проходных двора с поленницами, помойками, веревками с бельем. Там нередко выступали бродячие музыканты, и медяки, летевшие из окон, были их гонораром (см. «Бродячие музыканты»). Картины торга встают со строк стихотворения «На рынке»:

В уборе из цветов и крынок
Открыл ворота старый рынок.
Здесь бабы толсты, словно кадки,
Их шаль невиданной красы,
И огурцы, как великаны,
Прилежно плавают в воде.
Сверкают саблями селедки,
Их глазки маленькие кротки,
Но вот, разрезаны ножом,
Они свиваются ужом.

Пересказывать стихи или приводить из них короткие отрывки – неблагодарное занятие, перечитайте оригинал! В «Столбцах» остался город, которого больше нет, – Ленинград 1920-х, увиденный обэриутскими «голыми глазами», очищенными от тины переживаний и эмоций, от ветхой литературной позолоты. А.П.