Петербургский прозаик Валерий Попов по просьбе "Квартального надзирателя" вспомнил, как гулял в "Европейской" свой первый гонорар

Валерий Попов. 1980-е

В шестидесятые годы не было в городе более светского и популярного места, чем гостиница "Европейская". Входишь в шикарный мраморный холл (швейцар кланяется и открывает дверь) и чувствуешь себя успешным, элегантным завсегдатаем знаменитого клуба, посещаемого знаменитостями. Вон ждет кого-то Василий Аксенов, а вот спускается по лестнице Николай Симонов с дамой. И ты, еще студент, полон гордости: попал в лучшее общество. Середина шестидесятых вспоминается как годы вольности и разгула. Свобода мысли тогда счастливо сочеталась с тоталитарной жесткостью цен, и сходить пообедать в "Европейскую" можно было запросто. Атмосфера комфорта, уюта и благожелательности начиналась с гардеробщика, добродушнейшего Ивана Павловича.

Ресторан «Европа». Современное фото

Лишь самые знаменитые посетители здоровались с ним за руку, но он помнил и нас, юных пижонов, и встречал всегда радушно. Привыкать к светской жизни надо с молодости - если упустил время, то уже никакие деньги не помогут. Раздевшись и оценив себя в зеркалах, мы поднимались по лидвалевской мраморной лестнице. На площадке второго этажа раскланивались со знакомыми. Более элегантных женщин и, кстати, мужчин, чем тогда в "Европейской", я больше нигде и никогда не встречал. Откуда в конце пятидесятых вдруг появилось столько красивых людей - уверенных, элегантных, изысканных, входивших в роскошный зал ресторана спокойно, как к себе домой? Впрочем, "Европейская" всегда была оплотом роскоши, вольномыслия и некоей комфортной оппозиции - и при царе, и в революцию, и в годы военного коммунизма, и в сталинские времена. Мол, вы там выдумывайте свои ужасы, а мы здесь будем жить по-человечески - элегантно, вкусно, любвеобильно и весело, и нас уже не переделать, можно только убить. Когда в молодости оказываешься среди таких людей, и сам получаешь запас оптимизма и уверенности на всю жизнь. Тем, кто пировал тогда в "Европейской" - Бродскому, Довлатову, Барышникову и многим другим, я думаю, эти "университеты" помогли самоутвердиться.

В баре «Европейской». 1960-е гг.

Если в ресторане тебя просили немного подождать, то делали это уважительно, без нажима, не было никаких "местов нет!" и "куда прешь!". И вот входишь в любимый зал с высоким витражом над сценой, где сам Аполлон летит на тройке по розовым облакам, кругом мрамор, яркие люстры, старая зеленоватая бронза, огромные яркие китайские вазы. Ножи, вилки, икорницы и вазочки для жюльенов - из тяжелого светлого мельхиора, рюмки и фужеры - из хрусталя. Говорю абсолютно серьезно: окунуться в эту атмосферу, почувствовать себя здесь уважаемым и желанным - не было лучшего воспитания для студента. На сцене под Аполлоном царствовал красавец с пышными усами - руководитель оркестра Саня Колпашников, всеобщий друг и любимец. Играли они зажигательно, и кто только из городских знаменитостей не плясал под его дудку.

Расскажу о празднике своего первого гонорара в ресторане "Европейской".

Гонорар тот был, как сейчас помню, сорок рублей - за короткий детский рассказ. Что сейчас позволишь себе на эту сумму? А тогда удалось снять отдельный кабинет - ложу, нависающую над залом, куда вела отдельная узкая деревянная лестница. Приглашены были друзья: писатель Андрей Битов, физик Миша Петров - скромный, слегка заикающийся человек, впоследствии знаменитый ученый, дважды лауреат Госпремии, и пять красавиц манекенщиц из Дома моделей.

Мысли о том, что сорока рублей может не хватить, и не возникало. Их хватило вполне, и даже с лишком. "Раскиньте же нам, услужающий, самобранную скатерть как можно щедрее - вы мои королевские замашки знаете!" - этой фразой из любимого нами Бунина мы обычно предваряли наш заказ, и официанты все понимали.

Какая жизнь была в этом ресторане когда-то, и неужели мы ударим в грязь лицом перед великими, что пировали до нас?! На столике появилась горбуша с лимоном, обезглавленные, слегка хрустящие маринованные миноги, лобио из розовой в мелких точках фасоли, размешанной с молотым грецким орехом… ну, бутылочек восемь "Гурджаани"…

- Бастурму попозже? - понимающе промурлыкал официант.
- М-м-м-мда!

Насытившись и слегка захмелев, мы благожелательно осматривали зал. Красавицы наши, измученные модельным аскетизмом, немного ожили, на их впалых щечках заиграл румянец.

- Хересу! Бочку хересу! - крикнул я официанту, и бочка приплыла.

Погас свет, во тьме заходил лучистый прожектор. И со сцены ударила песня "Вива Испания" - самая удалая, самая популярная в том сезоне, и все, вскочив с мест, выстроились и запрыгали цепочкой, вместе с Колпашниковым, выкрикивая в упоении: "Э вива Испания!" Не знаю, были ли в зале испанцы, - вполне хватало нас. В те славные годы иностранцы еще не повышибали нас из всех кабаков, как это случилось в семидесятые. "Вива Испания!"

Мы еще не отдышались, как рядом появился гардеробщик Иван Павлович.

- Там вашего писателя вяжут! - дружески сообщил он.

Мы кинулись вниз по знаменитой лестнице архитектора Лидваля. Андрей был распростерт на мраморном полу. Четыре милиционера прижимали его конечности. Голова же его была свободна, и он изрыгал проклятия.

- А! Вы не знаете, кто такой Иван Бунин! - Знаем, знаем! - приговаривали те.

Доброжелательные очевидцы сообщили подробности. Андрей, сойдя с лестницы, вошел в контакт с витриной, рассердившись, разбил ее и стал кидать в толпу алмазы, оказавшиеся там. Набежали милиционеры, и Андрей вступил, уже не в первый раз, в неравный бой с силами тоталитаризма.

- Небось, Бунин Иван Алексеич не гулял так! - сказал нам интеллигентный начальник отделения, куда вскоре нас привели.
- Ну как же! - воскликнул я. - Вспомните, в девятом томе Иван Алексеевич пишет, что однажды Шаляпин, Федор Иваныч, нес его из ресторана на закорках!
- Ну, тогда другое дело! - смягчился начальник.

И тут в это невыразительное подвальное помещение вошли, сутулясь и слегка покачиваясь (видимо, от усталости), наши спутницы.
- Вот девушки у вас хорошие! - окончательно подобрел начальник.

И мы вернулись за наш столик! Увидев нас, Саня Колпашников радостно вскинул свой золотой саксофон.
- Моим друзьям-писателям и их очаровательным спутницам!

И грянуло знаменитое "Когда святые маршируют"! Мы снова бросились в пляс. Чем заслужили тогда такое счастье? Наверное, это был аванс, и мы потом постарались его отработать. Удивительно, что участником тех событий оказался и писатель Василий Павлович Аксенов! В тот самый вечер он тоже находился в "Европейской", но в ресторане "Крыша", расположенном на пятом этаже и сделанном точно самим Лидвалем. Ресторан этот также был известен, но считался попроще. Василий Павлович уже спускался вниз со знаменитой Асей Пекуровской, первой женой Сергея Довлатова, бывшего тогда в армии и в разводе с Асей. Аксенов и Ася спорили о том, остались ли в Питере писатели, или уехали все в Москву.

- Назовите кого-нибудь! - требовал Аксенов.

И тут они увидели распластанного Битова.

- Вот, пожалуйста, один из лучших представителей петербургской прозы! - сказала Ася, и они пошли ловить такси. Об этом я узнал через много лет из уст Аксенова и снова восхитился: какая же бурная тогда была жизнь! Сейчас я иногда бываю в "Европейской". Но на тот гонорар можно выпить только полчашечки кофе.

Работницы одного из ресторанов «Европейской». 1960-е гг.