Освящение храма Св. Екатерины в 1994 г.

Ядвигу Антоновну Шиманьскую, старейшую прихожанку храма Святой Екатерины, можно встретить в церкви каждую неделю. Ее родители венчались здесь в 1925 году и здесь же крестили четверых детей. В годы, когда храм был закрыт, пани Ядвига не переставала молиться о его возвращении общине.

До закрытия храма в 1938 году нашим последним священником был француз Амудрю. По-русски он говорил неважно и мог иногда спросить: "А девки придут завтра на мессу?" Его поправляли, мол, так неприлично говорить. "Ну, эти маленькие бабы". В храме тогда было полно детей. На мессе на ступеньках алтаря мальчики-министранты стояли в несколько рядов. На Пасху или на праздник Божьего тела я с другими девочками в белых платьях участвовала в церковных процессиях. После богослужения прихожане долго не расходились, разговаривали, общались - ведь у нас была огромная община, а костел Екатерины был главным католическим храмом России. У него было много филиалов - и в городе, и вокруг. Сейчас только стены остались, а я помню и витражи в окнах, и живописные полотна над дверьми, алтарь из черного мрамора, алтарный образ "Обручение Екатерины Александрийской", дар Екатерины II. На консолях стояли статуи двенадцати апостолов, высокие серебряные подсвечники. А орган был одним из лучших в Европе - погибло все. Сокровищница состояла из даров европейских и российских коронованных особ, много жертвовали православные аристократы, когда, скажем, венчались с католиками.

Мои родители попали в Петроград во время Первой мировой войны. Раненый отец оказался в госпитале, мама была беженкой. Они поженились в 1925-м. Дома мы всегда говорили по-польски и ходили в храм. В школе не рассказывали, что католики, но и не скрывали. Поскольку родители взяли к нам отцовского племянника, семью которого репрессировали, отцу приходилось иногда бывать в роно, и инспектора сетовали: "Хорошая у вас семья, Антоний, но не советская. Дети не октябрята и не пионеры, вы им что, запрещаете?" Родители ничего не запрещали, просто объяснили, что если мы вступим в пионеры, то в церковь уже ходить не будем и Рождество и Пасху справлять не будем, потому что пионеры - атеисты. Конечно, семья и вера были важнее.

Один знакомый, как-то зайдя к нам, пришел в ужас: "Антоний, надо немедленно снять все образа, сейчас не те времена". Но, конечно, все образа остались на местах. В 1937 году отца арестовали. Мы каждый день вставали на колени и молились. Знакомые советовали маме продать комнату и уехать: мол, вас все равно вышлют. Но мама ответила: "Мой муж ни в чем не виноват, я буду ждать его здесь". И папа через год и одиннадцать месяцев вернулся. Сейчас я лучше, чем тогда, понимаю, какое это было чудо. Он работал в артели инвалидов, продавал папиросы. Когда началась война, он смог сделать запасы, и мама выменивала на эти папиросы продукты.

Папа умер в феврале 1942-го. А нас, опухших от голода, вывезли в августе, мы же все иждивенцы были. Когда началась перестройка, пошли разговоры, что будут возвращать храмы. И вот как-то раз, когда мы собрались в доме моей приятельницы, служили мессу, я предложила: "Давайте будем молиться, чтобы нам вернули храм Святой Екатерины". Отец Георгий возразил: "Это пустые мечты. Еще ни одного храма на Невском даже православным не отдали, а вы хотите, чтобы вернули католический. Давайте уж за храм Святого Станислава молиться: он маленький и незаметный". Но наш храм был первым, который восстановили на Невском проспекте, раньше лютеранского и армянского. Когда мы пришли, штукатурка здесь лежала по колено, стены - голый кирпич. Сначала служили в ризнице. Потом одна небольшая община из Северной Америки помогла нам отремонтировать капеллу Благовещения. Но с каждым годом становилось все теснее, община росла.

Сейчас по воскресеньям, например, служат три мессы: английскую, польскую, французскую. Да и по праздникам народу много. Здесь еще долго находилась дирекция Музея религии и атеизма, мы не могли дождаться, когда они выедут. Конечно, мне хотелось бы увидеть весь храм отреставрированным. Нам помогали немецкие фирмы, но потом заявили, что поскольку это памятник архитектуры, то его должно восстанавливать государство, которое его, кстати, и разрушило.

Меня часто спрашивают: может, Ватикан вам поможет? Но ведь этот храм строили местные католики: латыши, поляки, в основном рабочие, которые в течение сорока лет откладывали деньги из своего жалованья. Российское государство не вложило ни копейки, что не помешало ему все национализировать и погубить. Табличка-то, конечно, висит, что здание охраняется, но сейчас работы замедлились, поскольку можно рассчитывать лишь на пожертвования. Да и те воруют - наловчились из ящика крючками вытаскивать. Или придет человек, сидит в часовне, думаешь, молится, а потом смотришь - нет скатерти с алтаря или подсвечника. Не привыкнут никак, что храм это.

Пожар 14 февраля 1984 г.