Александр Головин. Эскизы костюмов к драме Лермонтова «Маскарад»

В доме по адресу Невский проспект, 30, за сто семьдесят лет сменилось множество хозяев и контор. Но прославили его не "Храм очарований" с иллюзионными автоматами, устроенный учеником графа Калиостро, не собрания Купеческого клуба или книжная лавка Сленина, а музыка и маскарады, устраивавшиеся здесь в 30-40-е годы XIX века. Сейчас работники Малого зала Филармонии любят, закатив глаза и поведя рукой вокруг, поведать публике, что в этом зале выступали Лист и Клара Шуман, Берлиоз и Полина Виардо. Слушатели, оглядываясь, прикидывают, не поменялись ли за полтора столетия кустистые светильники и где же танцевали гости энгельгардтовских балов. Увы, ничто из интерьеров прекрасного далека не сохранилось: все помещения, занимаемые сейчас Филармонией, - новодел 1949 года, отстроенный после военных разрушений. Но шик-блеск-красота пушкинско-листовских времен сгорели еще в 1856 году. После пожара второй этаж занимали скучные конторы Учетноссудного коммерческого банка, когда же в 1967 году сооружали наземный вестибюль станции метро, часть здания вообще разобрали и затем построили заново. И, несмотря на все приключения и перестройки, снаружи дом выглядит сейчас так же, как и в 1832 (!) году. Маскарады поселились на углу Невского проспекта и Екатерининского канала еще раньше. В начале 90-х годов XVIII века сбежавший от Французской революции месье Лион снял роскошный особняк умершего генерал-фельдмаршала Голицына и с успехом устраивал там костюмированные танцевальные вечера. По свидетельству современника, прекрасно обставленные и ярко освещенные залы дворца, построенного по проекту Растрелли, наполняли толпы пестро ряженных посетителей, играли оркестры, в том числе и роговой. Извещения о балах публиковались в газетах, а мемуаристы восторженно описывали танцы рыцарей в драгоценных доспехах и рыбаков с сетями из жемчужных нитей. Маскарады процветали до 1796 года, пока на престол не взошел Павел. Пора публичных увеселений миновала, с наступлением сумерек на улицах раздавались крики вахтвахтеров: "Гасите свет, запирайте ворота, ложитесь спать".

Император взялся регламентировать не только поведение своих подданных, но и их внешний вид. Запретил носить фраки, круглые шляпы и башмаки с лентами, платья определенных материй и цветов, локоны и бакенбарды. Специальным указом запрещалось танцевать вальс - самый откровенный и интимный танец эпохи. За "соблюдением надлежащего благочиния" на балах наблюдали частные приставы. Какое уж тут веселье! Балы Лиона утратили привлекательность, и наследники Голицына наконец нашли покупателя для роскошного особняка - им стал "первостатейный купец" миллионер Михаил Кусовников.

Веселье вернулось в эти стены, как ни странно, в николаевское время, после того как на дочери Кусовникова Ольге женился внук сестры Потемкина-Таврического - Василий Васильевич Энгельгардт (1785-1837). Присоединив к своим миллионам приданое жены, внучатый племянник светлейшего оказался в числе богатейших людей Петербурга. Третье отделение исчисляло его капиталы в 27 миллионов. В 1828 году он вступил во владение своим огромным состоянием и первым делом взялся за дом на Невском. Архитектор Поль Жако придал растреллиевскому особняку современный классицистский вид - надстроил четвертый этаж, среднюю часть акцентировал полуколоннами и аттиком; в нем появились приводившая всех в изумление роскошная лестница, "готическая" и "китайская" гостиные. Дом строился как "торгово-развлекательный комплекс": на первом этаже магазины, на втором - бальные залы, над ними - номера. Энгельгардты в нем никогда не жили. Василий Энгельгардт, по словам Петра Вяземского, учившегося вместе с ним в иезуитском пансионе (см. "Иезуитский коллегиум"), был "хорошо и всенародно знаком Петербургу. Расточительный богач, не пренебрегающий веселиями жизни, крупный игрок, впрочем, на веку своем более проигравший, нежели выигравший, построитель в Петербурге дома, сбивающегося немножко на ПалеРояль, со своими публичными увеселениями, кофейными, ресторанами. Пушкин любил Энгельгардта за то, что тот охотно играл в карты и очень удачно играл словами. Острые выходки и забавные куплеты его ходили по городу". "Немножко Пале-Рояль" на Невском, так же как и старинный дворец герцогов Орлеанских в Париже, напротив Лувра, прославился магазинами, кафе и игорными домами.

Александр Головин. Эскизы костюмов к драме Лермонтова «Маскарад»

В 1829 году Энгельгардт получил привилегию на организацию публичных маскарадов, но завистливая Дирекция императорских театров, также устраивавшая маскарады, не могла примириться с успехом соперника и через шесть лет лишила его лицензии. Тем не менее на протяжении этих шести лет энгельгардтовские мероприятия были предметом толков всех столичных гостиных, про них писали в газетах, повестях, водевилях; скандалам, сплетням и интригам, завязавшимся в этих стенах, посвящались десятки страниц личных дневников. Для чопорного, затянутого в мундир николаевского Петербурга, где даже на балах поведение участников, порядок танцев и темы разговоров были регламентированы, публичный маскарад с его дозволенной анонимной распущенностью и смешением всех сословий был глотком свободы, неким организованным хаосом.

Под маской все чины равны,
У маски ни души, ни званья нет, - есть тело.
И если маскою чины утаены,
То маску с чувств срываем смело.

Купив входной билет, к Энгельгардту могли попасть все. Пушкинская шутка, будто нравственность в Петербурге гарантирована тем, что летние ночи светлы, а зимние холодны, к тем маскарадам отношения не имела.

С широко закрытыми глазами там веселились начальник департамента, генералы, гордые графини и княжны ("Дианы в обществе, Венеры в маскараде") и легкомысленные жрицы мимолетных наслаждений.

Поначалу посетители никак не могли раскрепоститься, и Фаддей Булгарин в своей сладко-рекламной "Северной пчеле" сетовал, что маски лишь слоняются из залы в залу, чопорно оглядывая великолепие обстановки и сожалея о малолюдности. Но когда на балах инкогнито стали бывать великие княгини и князья, Николай и Александра Федоровна, реноме вечеров резко повысилось.

Дарья Фикельмон, жена австрийского посла и внучка Кутузова, вспоминала, что однажды "императрица захотела туда съездить, но самым секретным образом, и выбрала меня для сопровождения. Царица смеялась, как ребенок, а мне было страшно… Когда мы очутились в этой толпе, ее толкали локтями и давили не с большим уважением, чем всякую другую маску. Меня очень забавляла крайняя растерянность начальника полиции Коюшкина - этот бедный человек узнал императрицу и дрожал, как бы с ней чего не случилось".

По маскарадной традиции все говорили друг другу "ты". Дамы в домино интриговали кавалеров; рассказывали им о каких-либо их проделках, намекали, что им известны те или иные их секреты, и т.п. Чтобы не быть узнанными, маски изменяли голоса, манеры, походку. Мужчины в большинстве случаев бывали без масок. Атмосферу, царившую у Энгельгардта, хорошо передает рассказ "Маскарад", опубликованный в журнале "Библиотека для чтения" (1839).

"Было одиннадцать. Первая комната Энгельгардтова дома пестрела разноцветными костюмами. Вдруг дверь в прихожую отворилась. Вошла дама в черной маске. Один из мужчин насмешливо спросил:

- Beau masque, ты приехала одна?
- Как можно, - отвечала маска, покачивая головой, и оглянулась, - старик мой тащится за мною. Вот он.

В эту минуту, ничего не подозревая, вошел в прихожую какой-то почтенный генерал. Бывшие там мужчины встретили его громким смехом, окружили и рассказали причину своей веселости. Генерал просил показать затейницу: ее уж не было. Между тем в зале уже начиналось движение; настал законный час непринужденной веселости. Маскарад одушевился; все старались любезничать; все шутили и позволяли шутить с собой. Маскарад, как известно, свет наизнанку. Мужчины скромничают и порой даже краснеют. Женщины бегают за мужчинами, шепчут им любовные признания, назначают свидания, упрекают в ветрености. Сходство между светом и маскарадом является только в том, что мужчины и здесь и там, пленяясь сладкими словами, остаются в дураках. Одна маска, подцепив грозного воина, которого никогда не встречали в дамском обществе, таскала его из одной комнаты в другую, кружила по зале и до того расшевелила его воображение, что грозный воин посматривал на нее с любопытством и даже улыбнулся, прежде чем передал ее другому кавалеру. Другая морочила философа. И философ пустился догонять рассказчицу, которая открывала ему самые тайные его по-мышления и вовсе не философские замыслы. Некто, известный своим равнодушием к женскому полу, стоял одинок и смотрел насмешливо на эти женские сатурналии... Некоторые из самых сонливых, сдвинутые со своих подножий веселым разгулом маскарада, теряясь в этой путанице чинов и умов, пожимали плечами, уверяя, что маскарад в Петербурге - анахронизм. Прочие, посметливее, вникая в дух времени, схватывали налету сердца, блуждающие без цели, и были довольны собою".

Про декорации Головина для знаменитого спектакля Мейерхольда, премьера которого состоялась 25 февраля 1917 года, Шкловский сказал, что «они прекрасны, как Петербург». Они роскошны и фантастичны, но это фантазии, основанные на тщательном изучении эпохи – костюма, мебели, интерьера. Так что трудно найти иллюстрации к энгельгардтовскому маскараду лучше, чем маски Головина для героев Лермонтова.

Дух времени и хотел изобразить Лермонтов, когда в 1835 году принялся за драму "Маскарад". Как известно, главный герой Евгений Арбенин приглашает князя Звездича к Энгельгардту. "Развеяться б и вам и мне не худо, // Ведь нынче праздники и, верно, маскерад у Энгельгардта…" На маскараде неизвестная дама (баронесса Штраль), затеяв с князем любовную игру, дарит ему на память браслет, случайно найденный ею на балу. К несчастью, браслет обронила жена Арбенина Нина, и муж, узнав от князя о подарке, уверен в измене и губит ни в чем не повинную жену. Цензура долго не пропускала драму не только за принадлежность к неистовой романтической школе (Дюма, Гюго), запрещенной на русской сцене. Цензор Е. Ольдекоп заподозрил откровенные намеки на "события, действительно произошедшие в нашей столице". Иосиф Виельгорский, товарищ цесаревича Александра Николаевича, записывает в дневнике в 1838 году: "Разговорился с Сергеем Волковым о маскарадах, государе; он сказал мне, что тому три года государь обесчестил княгиню Долгорукую, урожденную Апраксину, в маскараде в доме Энгельгардта; и что все происходило в одной из комнат наверху; что с тех пор она никуда не показывается; что отца ее сделали сенатором; императрица требовала для отклонения подозрений, чтобы государь окрестил вскоре потом родившегося ребенка..." В верхнем этаже дома Энгельгардта размещалась гостиница, где приезжим предлагались "удобные и прекрасные квартиры",так тогда назывались гостиничные номера. Описанный разговор приятелей происходил в феврале 1838 года, и речь шла о маскараде в 1835 году. Мог ли Лермонтов знать об этом случае, когда писал драму? Мог. Для высшего света альковные подвиги императора не были тайной. К тому же, если Пушкин приятельствовал с Энгельгардтом-старшим, хозяином "Пале-Рояля", Лермонтов учился в Школе гвардейских подпрапорщиков с его сыном - также Василием Васильевичем, Энгельгардтом-младшим (1814-1868), и по его приглашениям не раз бывал в доме на Невском. В 1836 году (уже после закрытия маскарадов) цензор запрещает и переделанный вариант драмы. Поскольку "те же неприличные нападки на костюмированные балы в доме Энгельгардтов, те же дерзости против дам высшего общества..." никуда из него не делись. Например:

Баронесса (горячо): Как женщине порядочной решиться Отправиться туда, где всякий сброд, Где всякий ветреник обидит, осмеет; Рискнуть быть узнанной, - вам надобно стыдиться, Отречься от подобных слов.
Князь: Отречься не могу; стыдиться же готов.

Сколько Лермонтов ни вносил "необходимые изменения", он не мог стереть из драмы энгельгардтовский маскарад - фон, пружину действия, его заглавного героя. Первое представление отдельных сцен состоялось уже после смерти автора, в 1852 году, а полностью (с незначительным изъятием стихов) драма была разрешена к постановке лишь десять лет спустя.