В феврале 1914 года в Петербург приехал глава итальянских футуристов поэт Филиппо Томазо Маринетти (1876-1944). После лекций на Калашниковской бирже он на неделю застрял в кабаре "Бродячая собака".

Маринетти тогда находится на вершине своей шумной славы. За пять лет, что прошли с публикации "Манифеста футуризма" в солидной парижской газете "Фигаро", он и его товарищи успешно эпатировали общественность. Их выступления проходили с гарантированными скандалами (удачный маркетинговый ход - всегда продавать билетов больше, чем есть мест в зале), отрицание художественных и этических ценностей прошлого - жалости, уважения к личности, романтической любви - хорошо продавалось. "До сих пор литература восхваляла задумчивую неподвижность, экстаз и сон. Мы намерены воспеть агрессивное действие, лихорадочную бессонницу, бег гонщика, смертельный прыжок, удар кулаком и пощечину, - гласил "Манифест". - Жар, исходящий от куска дерева или железа, волнует нас больше, чем улыбка и слезы женщины". Маринетти знал, о чем писал: он испытал на себе и жар покореженной машины, когда попал в автокатастрофу, не раз дрался на дуэлях, профессионально боксировал. Человек сильных ощущений, он был убежден, что мировой военный конфликт стимулирует кардинальные изменения в обществе. Зимой 1914-го его декларации еще не проверены на прочность миллионными жертвами, тифом, вшами и газовыми атаками. Он приезжает в Петербург читать стихи и встречаться с коллегами.

Однако будетляне (аналог латинского futurum - "устремленные в будущее") отреагировали на его приезд совсем не так, как он ожидал. Во-первых, он никого не удивил: первый манифест Маринетти перевели и напечатали в русской газете в том же 1909 году, русские художники часто и подолгу жили за границей и были знакомы с достижениями итальянцев из первых рук. Во-вторых, в русской литературе расцвел собственный футуризм, который почитал себя покруче итальянского и восхищаться "родоначальником" не торопился. Давид Бурлюк и Василий Каменский подготовили групповую декларацию "Наш ответ Маринетти", Крученых, Лившиц и Шершеневич расклеили ее по городу. Все ожидали финальной схватки в "Бродячей собаке". В то время кабаре было самой горячей точкой артистической жизни. Здесь по ночам тусовался весь Серебряный век, даже не знаешь, в каком порядке перечислять: символисты, акмеисты, футуристы, художники, актеры и просто светские персонажи. Неартистическую публику, приходившую поглазеть на богему, звали "фармацевтами" и драли с нее втридорога. Стены подвала расписали Судейкин и Сапунов, на малюсенькой сцене умудрялись танцевать Карсавина и Фокин, а на поэтических четвергах перечитали, наверное, половину из того, что стало впоследствии золотым запасом русской литературы (Мандельштам, Ахматова, Гумилев, Георгий Иванов, Георгий Адамович и др.).

Маринетти обнаружил в Петербурге, что русские футуристы «сами с усами»

Маринетти для начала сделал конферанс о различных течениях французской литературы. Николай Кульбин нашел его замечательным, но сожалел, что мало кто понял. Потом Маринетти читал стихи - свои лучшие боевые штуки про войну и автомобили. "Бум, бум.. и поясняет: - это ядра. Бум, бум…тарарх - разрыв снаряда. Пик, пик, пик - ласточка пролетает над полем сражения. У-а-а, Маринетти рычит так, что в дверях показываются испуганные лица, - это издыхает раненый мул". Русские футуристы, ревниво наблюдавшие за иностранцем, были заражены его темпераментом и поэтическими комбинациям, а главный скандалист "Собаки" Маяковский (из-за его "эпатэ" с "блядями и ананасной водой" кабаре через год и закроют) мрачно курил и воздержался от комментариев. Маринетти не покидал подвал неделю, в конце он совершенно упился, был обласкан всеми коломбинами бродячего театра, и если его визит обошелся без скандала с вызовом полиции, то интерактивный контакт с публикой, которого всегда так ждали футуристы, состоялся. А.П.