Петербургская мечеть. 1913 г.

Все знают, что дом № 44б - дом бухарского эмира, но что тот делал на Каменностровском проспекте, даже нынешние жильцы затрудняются ответить. Сеид Мир-Алим-хан (1886-1944?) приходился внуком бухарскому хану Сеиду Музафару, при котором Бухара в 1868 году вынуждена была принять протекторат России. "Старшая сестра" пообещала не вмешиваться во внутренние дела Бухарского эмирата и Хивинского ханства (будущих Узбекистана и Туркменистана), но контролировала их внешнюю политику, раз-делив таким образом сферы влияния с англичанами, сильными в соседнем Афганистане. Эмират печатал свою валюту, содержал небольшую армию и имел в Петербурге дипломатическое представительство. Воспитание наследников престола велось в прорусском духе: сын Музафара любил отдыхать в собственной ялтинской резиденции "Делькисо" (ныне санаторий "Ялта") и на кавказских минеральных водах, читал и говорил по-русски.

Во главе огромной свиты он присутствовал на коронациях Александра III и Николая II, был осыпан орденами и медалями, произведен в генерал-адьютанты и генералы от кавалерии - уж что-что, а скакал эмир действительно отлично. Бухарцы по части подарков также не отставали. Везли ко двору, как восторженно перечислял журнал "Нива", "дорогое оружие, украшения с драгоценными камнями, серебряные с эмалью сервизы, лампы, ларцы, шелковые и парчовые ткани, вышитые жемчугом и драгоценными камнями скатерти, мерлушки и ковры". Дары, разошедшиеся между Этнографическим музеем и Эрмитажем, порой показывают на выставках, возбуждая легенды о сказочных восточных богатствах. В русско-японскую войну эмир пожертвовал миллион рублей на русский флот и двести десять тысяч на раненых.

Неудивительно, что петербургская мечеть, строительство которой также велось благодаря его щедрости (подписка среди всех мусульман России нужной суммы не набрала) напоминает сооружения Самарканда. В 1911 году престол перешел к его сыну, Сеиду Мир-Алиму, и тот сразу приехал "представляться" в столицу. Петербург был его второй родиной - наследник воспитывался в Николаевском кадетском корпусе, числился на русской службе в чине генерала Терского казачьего войска.

На фотографии 1911 года у эмира сонно-равнодушное выражение лица, как и на знаменитом портрете Прокудина-Горского. Похоже, это один из первых образцов светской хроники, - снимок явно "левый", парванчи в чалмах и халатах, равно как и русские генералы, смотрят направо. В 1913 году мечеть освятили, и, вероятно, тогда же приехавший эмир заказал Степану Кричинскому - одному из авторов проекта - собственный гостевой дом недалеко от нее. Но пожить ему там не удалось. Вскоре началась война. В 1918 году правительство советского Туркестана хоть и признало суверенитет Хивы и Бухары, но положение монархов было двусмысленно. Эмир обратился за военной помощью к афганскому шаху Хабибулле и начал наращивать свою гвардию. Через два года его войска были разгромлены отрядами Фрунзе, в Средней Азии установилась советская власть. В 1924-м территории Хивы, Бухары и Туркестана радикально перекроили под Туркменскую и Узбекскую социалистические республики. Низложенный Сеид Мир-Алим-хан бежал в Афганистан, и о несметных сокровищах мангытской династии, то ли спрятанных в горах, то ли тайно переправленных за рубеж, до сих пор ходят легенды. Экстремистские сайты уверяют, что золото партии до сих пор подпитывает исламскую оппозицию. Тем более что сам эмир до своей смерти стоял во главе радикально настроенной эмиграции, осевшей в Кабуле. Ее реваншистские настроения во время Второй мировой прощупывал абвер, корректируя свою политику в Средней Азии. Эмиру-изгнаннику не довелось ни вернуться в Бухару, ни тем более в Петербург, так что дом, построенный по его заказу, он так и не увидел.

Бухарский эмир и сопровождающие его лица. 1913 г.