Состав построек на площади хорошо отражает историю всей Петроградки: сначала нечто скромное и невзрачное (дом № 18 по Каменноостровскому проспекту), спроектированное в канун строительного бума начала XX века, затем сразу три больших здания, представляющих различные оттенки стиля модерн, наконец дом советского времени, как напоминание о том, что многие городские ансамбли получили свое завершение сравнительно недавно – после войны. Но планировка площади относится к началу XIX, а не ХХ века, и правильная геометрическая форма позволяет предположить, что здесь должно было находиться нечто экстраординарное. И пускай поперечная улица гораздо скромнее главной магистрали, – отмечая их перпендикулярное пересечение восьмиугольной площадью, градостроители XIX века создали условия для появления в этом месте важного архитектурного комплекса, возможно, действительно центра Петроградской стороны. Ну а архитекторам оставалось лишь дополнить эту картину, ничем ее не испортив.

Предыстория
Если посмотреть сегодня на карту Петроградской стороны, бросается в глаза отсутствие здесь, как и на всей территории города, единого плана. Потому, строго говоря, никакого абсолютного центра у острова нет и быть не может. Есть две важнейшие магистрали – Каменноостровский и Большой, пересекающие сторону от моста к мосту. Главная из них и, в первую очередь, самая большая – не Большой проспект. Он, впрочем, появился раньше и за вычетом последнего кривого участка практически сразу получил свою теперешнюю протяженность. Каменноостровский формировался медленно и трудно, оттого в его облике больше разнообразия. Площади, скверы, сады, дома с глубокими парадными дворами или просто построенные с отступом от красной линии – все это делает застройку проспекта богатой контрастами и сменами настроения. Эта необычная сложность архитектурно-планировочного решения сохранялась весь XX век. Надеюсь, переживет она и моду последних дней на уплотнение, сохранив характер одной из красивейших улиц Петербурга. Большой – полнейшая противоположность. Возникшие когда-то как проезды военного поселения параллельные улицы, что начинаются от проспекта или пересекают его, членят ровный фронт застройки на почти равные короткие куски, крайне сковывавшие фантазию зодчих. В прежние времена оба проспекта не были в такой мере привязаны к мостам, активного движения по ним из конца в конец не было, тем более что и мосты до конца XIX века имели временный (сезонный) характер. Каменноостровский проспект вообще сначала походил на узкий кривой переулок от нынешней Малой Посадской улицы до Большой Монетной.

Впрочем, еще в середине XVIII века архитектор Андрей Квасов предпринял попытку придать Петроградской стороне регулярный вид, и если бы его генплан был осуществлен, не было б ни Каменноостровского, ни Австрийской площади. И центр острова можно было бы тогда определить безошибочно: им стала бы не сохранившаяся до наших дней Матвеевская церковь на углу Большой Пушкарской и Широкой улиц. От нее поворачивали бы на юго-восток (к Большой Невке) и Пушкарская, и Большой проспект, а новая центральная улица острова, ориентированная на шпиль Петропавловского собора, была бы продолжена от этого места до самого Каменного острова. На некоторых картах того времени показана и поперечная аллея на Аптекарском, и мост через Малую Невку метрах в двухстах к западу от существующего. Интересно, что до конца XVIII столетия это проектное предложение Квасова, как и целый ряд других, переходило из одного официального плана столицы в другой, вероятно вводя в заблуждение доверчивых гостей города, которые попытались бы такой картой воспользоваться. Все так и осталось на бумаге, и современное расположение улиц на Петроградской стороне не многим отличается от натурных планов первых десятилетий истории города.

Мост же с Петроградской на Каменный остров появился в одно время со строительством там дворца, и тогда же проложили участок проспекта приблизительно от теперешней площади Льва Толстого на север. Только после 1831 года его продлили в сторону Кронверкского проспекта, присоединив существовавшую там Оспенную улицу (по оспопрививальному дому, располагавшемуся когда-то на месте Александровского лицея). И еще несколько десятилетий на острове существовал Старый Каменноостровский проспект – подобие высохшего русла реки, – проходивший немного к востоку от Австрийской площади. А сама площадь возникла при урегулировании этой части проспекта: придании ему современной ширины и направленности. Имя автора проекта, гораздо менее амбициозного, нежели замысел Квасова, но зато действительно осуществленного, судя по всему, забылось.

Амалиенборг – одна из первых в мире восьмигранных площадей, создана в середине XVIII века (Копенгаген, Дания)

Перекресток
Как и следующая площадь на проспекте, Льва Толстого, Австрийская свое название получила не сразу. Почти полтора века ушло на то, чтобы в ней наконец разглядели самостоятельный топонимический объект. Площадь-перекресток – явление сравнительно позднее, нам она кажется чем-то само собой разумеющимся, но так было не всегда. Площадь как эстетический феномен возникла из парадного двора при дворце или храме, регулярного и почти совершенно замкнутого. Такова в Петербурге демонстративно игнорирующая Невский Дворцовая площадь. По мере ее формирования замкнутый характер только усиливался и лишь в начале XX века был отчасти нарушен устройством моста и проезда к нему. Тем не менее для нового времени такой тип площади – немалая редкость, и в нашем городе большая часть площадей образовалась как раз на пересечении двух и более улиц. Однако форма Австрийской площади, казалось бы напрашивающаяся сама собой – для удобства транспорта на перекрестке двух улиц срезаем углы, – встречается крайне редко.Среди ее заграничных аналогов на память приходит общий принцип планировки новых районов Барселоны, придуманный инженером Ильдефонсом Сердой во второй половине XIX века. Новая Барселона вся состоит из типовых квадратиков кварталов со срезанными углами, и каждый перекресток там – как наша площадь (Серда предвидел современную транспортную ситуацию). Отдельную восьмигранную площадь вообще встретишь нечасто. Самый ранний пример – Вандомская площадь в Париже (XVII век). Она, как и устроенная в подражание ей Лейпцигская площадь в Берлине (XVIII век), еще не имеет поперечной улицы.

Стало быть, первичен все же мотив замкнутой площади, а отнюдь не перекресток! Решительный шаг к современному типу пересечения двух улиц со срезанными углами сделан несколько позже, сначала в Копенгагене (площадь Амалиенборг), а затем в России, в заново отстроенной после пожара Твери.

В планировке заложен намек на равноценность выходящих на площадь кварталов, что предполагает типовые архитектурные решения. Например, вторую восьмигранную площадь Петербурга – Заневскую, созданную в 1950-е, – окружают четыре одинаковых дома. Однако в эпоху предреволюционного индивидуализма на подобное единство рассчитывать не приходилось. Хорошо, что все три самых заметных дома на площади построил, хотя и для разных заказчиков, один архитектор, Шауб, причем с разницей всего в несколько лет. Построил бы и четвертый, но случилась Первая мировая, затем революция, и площадь еще почти полвека простояла незавершенной.

Архитектор
Кстати, почему Австрийская? Автор трех самых заметных домов на площади Василий Васильевич Шауб действительно из обрусевших немцев, но предки его вовсе не из Австрии, а из-под Геттингена.Похоже на австрийский город? Едва ли. Скорее уж где-нибудь на севере Германии, в землях более активных по части рядовой застройки в стиле модерн, можно и сейчас встретить улицы, даже площади, застроенные похожими домами. Но масштаб и роскошь творений Шауба не имеют аналогов ни в Германии, ни в Австрии – тамошний югендстиль гораздо скромнее. Глава венской школы новой архитектуры Отто Вагнер, незадолго перед Первой мировой посетивший Петербург, не без удовлетворения, наверное, заметил многочисленные цитаты из произведений своих коллег в петербургских новостройках тех лет. Можно вспомнить и широкий орнамент из листьев плюща, и загадочные женские лица. Но в целом архитектура Петербурга едва ли напомнила ему родную Вену. Ведь в австрийской столице и в те времена, и позднее башни оставались атрибутом церковных построек. Жилые дома с башнями – явление для Вены нехарактерное. Так что хоть какое-то отношение к Австрии на нашей площади имела только сохранявшаяся до недавнего времени импортная телефонная будка. А название, придуманное в начале 1990-х, на самом деле лишь отголосок советской «побратимской» традиции – в застройке купчинских Белградской или Софийской улиц тоже нет ничего специфически балканского. Замечу попутно, что во времена Шауба, то есть до революции, улицам Петербурга в принципе не давали названия по чужим странам или городам.Что же до архитектора, то он из тех строителей Петербурга, кому лучше всего подойдет сомнительный эпитет «плодовитый». Много непохожих друг на друга домов возведено по его проектам за двадцать лет активной деятельности. Некоторые из них поставлены весьма удачно, в чем далеко не всегда заслуга автора. Один раз увидев, трудно забыть дом-утюг на углу Садовой и Фонтанки, но еще сложнее вспомнить хоть какие-то детали его фасадов, то есть собственно архитектурную составляющую. А дом на проспекте Динамо до появления современной застройки по соседству замыкал собой перспективу большого участка реки как одинокий оранжевый всполох среди зеленых летом и серых в остальное время года деревьев Крестовского и Каменного островов. И особенно хорошо смотрелся с Каменноостровского моста – почти как природный объект, до того неинтересна и невыразительна его архитектура! Охотно строил Шауб по чужим проектам – и, говорят, иногда даже выдавал их за свои…Австрийская площадь – из числа несомненных удач. Но прежде чем обсуждать ее цельность, зададимся вопросом: а может, Шауб не хотел, чтобы думали, что у этих трех домов один создатель? Откуда такое разнообразие форм? Быть может, все дело в личностях заказчиков и историкам архитектуры давно пора изучать их биографии, а не творческий путь архитектора? Если допустить, что хозяева домов и вправду были соавторами Шауба, то обнаруживается нечто парадоксальное. Самая яркая личность – искусствовед Эрнест Липгарт, открывший эрмитажных «Петра и Павла» Эль Греко, оказался заказчиком самого неинтересного (далекого от югендстиля) дома № 16. У одного из активных деятелей партии октябристов М. М. Горбова дом поинтересней (№ 20), но самый выдающийся и смелый проект (№ 13) создан для совершенно неизвестного домовладельца К. Х. Кельдаля!

Дом постройки Василия Шауба на проспекте Динамо, 6

Стиль
Шауба называли «поэтом штукатурки», имея в виду нелюбовь архитектора к иным облицовочным материалам, популярным в то время (кафель, горшечный камень, гранит). По этой причине все тонкие и оригинальные детали домов постепенно приходят в упадок и исчезают – так, вряд ли кто-нибудь возьмется по-настоящему реставрировать сильно поврежденные женские маски на доме № 13. Из проекта в проект переходит у Шауба одна излюбленная деталь – изогнутый наподобие птичьего гребня фронтон или сандрик, иногда крошечный, иногда огромный, определяющий силуэт и, по сути, весь облик здания, хорошо видный, как в случае с домом на Крестовском, с большого расстояния. Резкие, прямые линии, острые углы – всего этого Шауб старался избегать и всюду, где мог, хотя бы на периферии, оставлял свой фирменный знак: кривой росчерк, похожий еще на старинный головной убор, не то кокошник, не то шляпу Наполеона. Можете поискать его и на фасадах трех домов Австрийской площади.Не этой ли детали подражали архитекторы Олег Гурьев и Алексей Щербенок, когда после войны увенчали свой дом (№ 15) странной комбинацией архитектурных мотивов? Советским зодчим лучше удавался диалог с предреволюционным неоклассицизмом, нежели с модерном, высокие достоинства которого в 1950-е еще не обнаружили. Потому и не построили здесь четвертую башню. Выбрали для фасада строго симметричную композицию, ось которой ни с чем не согласована. Только недавно, изменив окраску фасада, прежде одноцветно бежевого, дом хоть в этом отношении приблизили к его соседям.Вообще, то, что мы теперь называем архитектурным ансамблем, в большинстве случаев создавалось на протяжении длительного времени и при участии нескольких не связанных между собой зодчих. Первые не могли знать, что сделают последние, а те, в свою очередь, зачастую презирали «устаревший» стиль своих предшественников. Так что соотношение 3:2 (три дома одного автора, два – других) с точки зрения традиционной архитектуры – значительное достижение. Многим коллегам Шауба о подобном и мечтать не приходилось, другое дело 1920–1950-е. Но к тому времени Шауб уже отошел от дел, уступив место более молодым и талантливым.Австрийская площадь, состоящая из довольно заурядных по отдельности домов, доказывает, что объектом государственной охраны должны становиться не отдельные здания и не пресловутые ансамбли (выделение которых всегда субъективно), а целые городские ландшафты, уничтожить которые можно, вообще ничего не снеся.