1. Выше всех, под самой крышей института, реставраторы 2. Первому (президенту АХ) от последнего – памятник Ивану Шувалову работы Зураба Церетели 3. На третьем этаже – архитектурные мастерские 4. Анатомическая. Сюда почти никого не пускают 5. Узкие, длинные, однообразные коридоры опоясывают все здание 6. «Хрустальный домик» – мастерская батальной живописи
|
|
|
|
есконечные коридоры, лестницы – каменные и металлические, сложная система внутренних дворов, грандиозные чердак и подвал, три основных этажа, затерянные в недрах здания полуэтажи, парадные выставочные залы, крошечные комнатушки, аудитории, мастерские, спортзал, давно открытая церковь и давно закрытая библиотека. Многие помещения доступны лишь избранным, иные вообще недоступны никому – не используются никак. Кажется, этот архитектурный гигант слишком велик для любого владельца: в то время как другим вузам не хватает жилплощади, у Академии ее в избытке. Внутри вообще много бесполезного: покрытые вековым слоем пыли слепки, помятые картонные модели архитекторов времен борьбы с излишествами, отобранные в фонд рисунки, на которые мало кто ориентируется, стеклянные диапозитивы, нелепые в век компьютеров.
Сердце необъятного строения – круглый двор, по величине, как говорят, равный знаменитому храму Древнего Рима – Пантеону, вот только купола здесь нет. Совпадение, наверное, не случайное, ведь в римском храме нашел упокоение бог всех академистов – Рафаэль. Посреди двора некогда
стояла перенесенная затем в соседний сад колонна, еще раньше памятник Минину и Пожарскому. Теперь сидит бронзовый Шувалов (увидел-таки
здание, построенное уже после его впадения в немилость). А еще, кажется, в этом месте в годы Гражданской войны у Казимира Малевича был
огород. Двор, подобно многим помещениям Академии, никак не используется и почти всегда закрыт. Закрыты все четыре двери, над которыми значатся основные направления деятельности школы: «Живопись», «Скульптура», «Архитектура», «Воспитание». Искусствоведы, появившиеся в
стенах этого заведения только в 1937-м, полагают, что последнюю функцию они взяли на себя. И вправду, кому как не искусствоведам наставлять и воспитывать слишком замкнутых на вопросах техники художников? Вмешательство советской власти не прошло, конечно, для художественного образования даром. В начале XXI века Академия все еще пользуется славой сверхконсервативного учебного заведения: в то время как в Европе уже давно утрачены традиционные приемы ремесла и студенты практикуются в сборке инсталляций из всевозможного подручного мусора, здесь по-прежнему рисуют натюрморты и штудируют анатомию. И выученики Репинки востребованы во всем мире, например как портретисты или как учителя рисования.
Наверное, академии художеств никогда и не были тем, чего в идеале принято от них ожидать, – рассадниками высокого стиля и хорошего вкуса. Наверное, как все учебные заведения, они несовершенны, в них всегда есть нечто от бурсы, от казенного дома. Каждый учится сам – и благодаря, и вопреки царящей в той или иной школе атмосфере, набирается знаний и от всегда редких по-настоящему хороших учителей, и от доступных образов старого искусства, и от самих этих стен – чудесной архитектуры Академии и ее округи. И. С.
|
